Дирин П.П. История Лейб-Гвардии Семёновского полка.
Глава ХIII. Бытовой очерк с 1725 по 1761 год.
Изменения штатов графом Минихом. — Недостаток образования в среде офицеров. — Артиллерийская школа. — Сформирование л.-гв. Измайловскаго полка. — Сокращение сроков службы. — Кадетский корпус. — Придворная жизнь офицеров при Анне Иоанновне. — Балы, маскарады, роскошь, карточная игра. — Образ жизни при Елизавете Петровне. — Разбои, воровство. — Лейб-кампанцы. — Земли полка в Петербурге. — Полковой двор. — Постройка слободы. — Внутренний порядок в слободе. — Церковь. — Освящение ея и вклады. — Отношение Императрицы Елизаветы к полку. — Высочайший приказ, требующий представительства от офицеров гвардии. — Богатство нижних чинов. — Страсть к торгашеству и кулачным боям. — Привязанность к полку его членов.
Изменения штатов графом Минихом.Два царствования Екатерины I и Петра II прошли мирно, но в царствование Анны Иоанновны, Россия вела две тяжелыя войны, а потому правительство проявило усиленную деятельность относительно военнаго устройства. Первыми мерами были изменения штатов, не имевшия существеннаго значения, и прибавка окладов содержания, благодаря усилиям Миниха, который, председательствуя в 1732 году в военной комиссии, распорядился, чтобы жалованье русских офицеров было сравнено с жалованьем иностранных офицеров, служивших в русском войске. Но меры эти были только экономическия, войско-же требовало совершенно другого; нужно было поднять его нравственный уровень, ввести образование и обратить внимание на состав.
Недостаток образования в среде офицеров.Еще в царствование Анны Иоанновны, в полках сохранилось довольное число ветеранов Петровской эпохи, с сожалением вспоминавших о прошлом и с горечью смотревших на настоящее. Тип этих ветеранов совершенно рознился от новаго поколения; взгляды их и понятия были уже не соответственны новым требованиям. У них были свои предания, как например, у одного Государь Петр Великий сам ножницами отрезал висящие на жилах, отстреленные при Нарвском штурме пальцы, причем в утешение страдающему изволил сказать: «трудно тебе было»; у другого все драгоценнейшия воспоминания были связаны с «преславной Полтавской викторией» и т. д. Новых порядков они не признавали, тяготились службою, и заветною их мечтою было как-бы отъехать к себе в поместье на покой.
Новое поколение, к недовольству службою, примешивало еще ничем не оправдываемое самодовольствие и уверенность в своем собственном значении и силе. Относительно частной, обыденной жизни в царствование Императрицы Анны Иоанновны можно сказать, что тогдашнее общество, к которому несомненно принадлежали и офицеры гвардии, кроме продолжавшагося раздвоения на две враждебныя партии людей бывших на стороне Петровских нововведений и сторонников старины XVII столетия, отличались крайнею грубостью в том и другом стане; так как на стороне нововведений даже в высших классах не только не было надлежащаго образования и смягчения нравов, но даже никто и не думал об этом. Училища, заведенныя при Петре Великом, были решительно заброшены и скорее портили, чем воспитывали молодое поколение, а домашнее воспитание, в высших слоях общества, ограничивалось только внешностью и наведением лоска образованности на неразвитость умственную и грубость нравов. Казенные и домашние учителя нередко попадали по понедельникам в съезжия и были замешаны иногда в дебошах, кончавшихся смертоубийством.
Артиллерийская школа.До учреждения кадетскаго корпуса было только одно кадетское военно-учебное заведение, а именно: артиллерийская школа, откуда многие выходили офицерами в полки гвардии. Один из современников дает нам о ней некоторое понятие: «великий тогда недостаток в оной школе состоял в учителях, — пишет он, — сначала вступления учеников было для показания одной арифметики, из пушкарских детей два подмастерья; потом определили по пословице: «волка овец пасти» — штык юнкера Алабуева, — «Он тогда содержался в смертном убийстве третий раз под арестом; был человек хотя несколько знающий, разбиравший Магницкаго печатную арифметику, и часть геометрических фигур показывал ученикам, почему и выдавал себя в тогдашнее время (в 1736 г.) ученым человеком; однако, был вздорный пьяница и весьма неприличный быть учителем благородному юношеству»[1]. Между тем в этой школе было до 700 учеников. Не даром тогда неохотно отдавали детей в казенныя училища — откупались от них, и скрывали детей от ревизоров, посылаемых от правительства, как об этом свидетельствуют указы того времени.
Сформирование л.-гв. Измайловскаго полка.Недостаток образования в среде офицеров был, тем более ощутителен в тридцатых годах, что войско вообще, а гвардию в особенности, наводняли иностранцы, которые при Анне Иоанновне, благодаря приближенным к Императрице лицам и преимущества, в смысле образования, какое они имели над русскими, оттерли русских офицеров на последний план и заняли почти все высшия должности в полках гвардии. Преимуществом немцев над русскими воспользовались верховники: Бирон и Левенвольд, чтобы склонить Императрицу учредить новый гвардейский полк «из лифляндцев, эстляндцев и курляндцев и прочих наций иноземцев и из русских», во главе его поставили полковником Карла Густава Левенвольда и назвали его л.-гв. Измайловским. Учреждением новаго гвардейскаго полка верховники думали ослабить значение старых гвардейских полков, и иметь верное оружие в своих руках против Петровской гвардии. Но оказалось, однако, что оружие это в скором времени обратилось против них-же самих.
Царствованию Анны Иоанновны, совершенную противоположность представляло царствование Елизаветы Петровны. Время ея оставило самыя приятныя воспоминания, не смотря на то, что за ним почти непосредственно следовала блестящая Екатерининская эпоха. Императрица Елизавета Петровна подняла славное знамя своего отца и успокоила русское чувство ясным для всех стремлением неуклонно следовать главному и самому важному правилу своего Великаго Родителя — нисколько не ослабляя связь с Западной Европой, давать первенствующее значение русским людям и преимущественно через них править государством. Возстановление учреждений Петра Великаго в том виде, в каком он их оставил, постоянное стремление дать силу его указам, поступать в его духе — сообщали известную твердость, правильность, систематичность действиям правительства, а подданым — уверенность и спокойствие. Это было, тем более, полезно, что следование правилам и указам Петра не было рабским, мертвым подражанием чему-то отжившему или отживающему, но было совершенно в духе времени.
Сокращение сроков службы.Царствование Анны Иоанновны ознаменовалось для войска двумя реформами, имевшими большое значение как для службы, так и для самаго быта чинов. Первая была сокращение сроков службы, вторая — распространение образования.
Никакия меры против уклонения от отбывания службы не помогали и потому сочли нужным удовлетворить всеобщему желанию дворянства, ограничить срок военной службы и дать возможность некоторым вовсе не вступать в нее. В 1736 году последовал манифест об ограничении срока службы двадцатью пятью годами. Это распоряжение вызвали массу желающих воспользоваться правом отставки. Подавали просьбы об отставке молодые люди, едва достигшие тридцати лет, но записанные в полки чуть-ли не со дня рождения, и потому считавшие с тех пор начало своей службы. Это заставило правительство распорядиться, чтобы отставки давались только в сенате, причем генерал-прокурору князю Трубецкому было предписано «смотреть накрепко, чтобы вместо немощных — здоровые, вместо экономии, для одной праздности от службы никто освобожден не был». Поставлено на вид, что указ, 31-го декабря 1736 года, касается только тех, «которые в продолжении 25-ти лет служили верно и порядочно как верным рабам и сынам, отечества надлежит, а не таких, которые всякими способами от прямой службы отбывали, и время в туне проводить искали». Генерал-прокурору велено было поступать по следующим пунктам, которые он должен был держать в секрете:
«1) Прежде отставки подлинно осведомиться о прямых офицера летах. 2) Смотреть, чтоб начало службы сочтено было от 20-ти лет, и то если кто с того же года и служить начал, ибо еслибы кто и прежде 20-ти лет был записан в службу, то этого ему, как малолетнему, зачтено быть не может; если же вступил в службу старше 20-ти лет, то считать с года вступления в действительную службу. 3) Разсмотреть — просящиеся в отставку действительно-ли и порядочно-ли служили и свои чины от солдатства службою своею и прямым порядком получали, также осведомиться о домашних их нуждах до экономии касающихся и только тогда отставлять[2]».
Кадетский корпус.Для распространения в среде офицеров образования, благодаря энергичному Миниху, в Петербурге было учреждено училище для шляхетских детей, так называемый, кадетский корпус. Как первый разсадник офицеров, он заслуживает того, чтобы о нем сказать несколько слов и вместе с тем познакомиться, каковы были, в описываемую эпоху, требования от образованнаго и воспитаннаго военнаго человека. Вначале почти исключительным занятием кадет было обучение воинской экзерциции, но Императрица не этого желала; поэтому в 1737 году она дала корпусу указ, чтобы экзерцициями заниматься не более однаго дня в неделю, прочие же дни посвятить обучению другим наукам. Из рапорта Миниха видно, что обязательными предметами для всех кадет было только три: Закон Божий, военная экзерциция и арифметика, остальным же наукам и языкам учился только тот, кто хотел. Так, из 245 русских кадет только 18 учились русскому языку, французскому 51, латинскому 15, за то немецкому 237! Из наук — геометрии училось 36 человек, не смотря на то, что Петр Великий ввел эту науку в необходимый курс для дворян; географии — 17, истории — 28. Из искусств преобладали танцы, им учились 110 человек, тогда как музыке 39 и рисованию — 34, но любопытно, что верховой езде училось только 20 и фехтованью 47 человек. Замечательно еще различие в объеме предметов, которые усвоили себе молодые люди-ровесники, вступившие в одно время в корпус и в одно время из него выходившие. Так, у одного из французскаго языка отмечено: переводит с немецкаго на французский екстемпоре исправно; у другого: учит вукаболы и разговор. У одного в истории отмечено: знает русскую и польскую историю; у другого: в универсальной дошел до короля Магнуса. Из географии: один — в математической только начало доброе имеет, другой же — окончил пять карт европейских специальных: португальскую, испанскую, французскую, британскую и итальянскую[3].
Придворная жизнь офицеров при Анне Иоанновне.На Императрице Анне Иоанновне отразилось влияние той переходной, преобразовательной эпохи, в которую она жила. Суеверная и набожная, привыкшая к патриархальным порядкам и своеобычной домашней расправе, она делила время между церковными службами и ассамблеями, между юродивыми и театральными зрелищами. Образ жизни Императрицы, давая направление окружавшему ее двору, отражался и на приближенных, к числу которых принадлежали и гвардейские офицеры.
Во все главные церковные праздники, при всех молебствиях по случаю побед, в дни имянин и рождения членов Царской Фамилии, во время приемов иностранных послов, на все придворные балы и увеселения, не исключая известной свадьбы в Ледяном доме, — всегда и всюду были приглашаемы офицеры Семеновскаго полка. Кроме того, по четвергам и воскресеньям они должны были являться на куртаги, начинавшиеся обыкновенно в 6 часов вечера и продолжавшиеся до 10-ти. Иногда приглашения офицеров во дворец случались неожиданно и тогда начальство затруднялось в их сборе. Порядок празднования таких дней был различен: иногда он заключался в одном поздравлении, иногда перед дворцом производились парады, или же офицеры приглашались к столу, а для нижних чинов устроивалось угощение. Накануне полковаго праздника, дней имянин, рождения и восшествия на престол Императрицы и объявления о заключении мира — офицеры с вечера приезжали поздравлять Ея Величество. На другое утро, собравшись предварительно в доме полковаго командира, все вместе отправлялись во дворец, к обедне, потом спешили в строй для парада, а вечером снова возвращались во дворец на бал. Вернувшись поздно ночью домой, зачастую им приходилось читать в приказе по полку, что опять «завтра быть всем гг. офицерам в доме Ея Императорскаго Величества обедать». Приезжая во дворец, офицеры удостоивались чести подходить к руке Ея Величества.
Балы, маскарады, роскошь, карточная игра.Балы и частые маскарады при дворе носили отпечаток какой-то смеси пышности и безвкусицы, великолепия и грязи. Роскошь была развита в высшей степени; но так как знать была очень не богата, офицеры, большею частью, проживали свои поместья, чтобы не отстать во внешнем блеске от других, то и выходило что все было, большею частью, напускное, и под золотом и серебром укрывались тряпки и лохмотья. Часто можно было во дворце видеть при самой богатой одежде самую худую прическу, или прекраснейшую дорогую материю, обезображенную доморощенным портным, или спешившаго во дворец, разодетаго в бархат и парчу сановника, котораго едва тащили заморенныя клячи. Такой же вкус царствовал и во внутреннем убранстве покоев: в одном углу золото и серебро, в другом величайшая неопрятность. Имевшие приезд ко двору положительно раззорялись. Улыбаясь в залах дворца, они по призде домой вздыхали, припоминая о временах Петра Великаго и о знаменитых, теперь уже, не смотря на близость, баснословных временах простоты и гонения на роскошь.
К тому же ввелась еще мода карточной игры в квинтичь или фаро, в которую нередко в один вечерь проигрывались сотни человеческих душ в перемешку с лошадьми, домами и поместьями. Но за то при Анне Иоанновне уменьшилось употребление вина. Со времени Петра I-го, при дворе вошло в обыкновение много пить. Императрица же не могла видеть пьянаго человека. Одному только князю Куракину было позволено пить сколько ему хотелось; но чтобы совсем не привести в забвение этот обычай, 29 января, день восшествия Императрицы на престол, был посвящен Бахусу. В этот день все бывшие во дворце, не исключая и офицеров, стоя перед Ея Величеством на коленях, были обязаны выпить большой бакал венгерскаго вина. Почти то-же самое проделывалось каждый раз накануне больших праздников, когда все офицеры сбирались во дворец, с тою разницею, что во время приветствования Государыни у нея целовали руку, а она подносила каждому стакан, наполненный вином[4].
Образ жизни при Елизавете Петровне.С воцарением Императрицы Елизаветы образ жизни несколько изменился. Государыня была еще молода, жива, веселилась с тем удовольствием и наслаждением, с каким отдавалась забавам до восшествия своего на престол. В первые годы своего царствования, она еще не замкнулась в тесном кружке людей, особенно к ней приближенных.
В ея царствование оффициальная сторона столичной жизни, т. е. та, которая поглотила двор, дворянство и гвардию не была привлекательна. Как дочь Петра Великаго, Императрица при самом вступлении на престол объявила, что она будет царствовать в духе покойнаго своего родителя, и действительно, обратилась к некоторым старым учреждениям Петра Великаго, отмененным в предшествовавшия царствования: но эта старина немного помогала делу, и немешала многим новостям тяжелым для народа. Роскошь двора росла не по дням, а по часам; придворные агенты не успевали выписывать из за границы дорогих материй и других предметов роскоши. Двор, походивший в прежния царствования на немецкие владетельные дворы, теперь сделался французским; французский язык, французския моды, французский образ жизни, с его лоском и пустотою, сделались господствующими. За Императорским двором следовали вельможи, а за ними тянулось остальное дворянство и офицерство. Так что уже 11 декабря 1742 года понадобилось издать указ, чтобы никто, кроме иностранцев, несмел носить богатыя платья; лица, неимеющия рангов (чинов), не должны даже носить шелковыя подкладки к платьям, и только первым пяти классам дозволяется носить кружева. Но указ мало действовал, когда вся окружающая жизнь говорила другое, соблазнительные образцы роскоши брали свое, и она не прекращалась[5].
На ряду с нововведениями и подражанием Западу в частной обыденной жизни общества еще часто отзывалась старина, так что правительство иногда бывало даже вынуждено вооружаться против них, так, например, в декабре 1743 года, сенат указом подтверждал, чтобы в банях было запрещено мужчинам и женщинам париться вместе. Но подле старых бань, условия новой жизни выставили герберии или трактирныя дома, которые очень охотно посещались офицерами.
Общественныя развлечения, в которых принимали участие военные, заключались в немецких комедиях, гуляньях в городских и некоторых придворных садах, в которые, однако, не допускались солдаты, женщины в платках, мужчины в сапогах, а не в башмаках, и вообще «подлый народ». Требовались модныя и красивыя одежды. Между тем, мясныя, зеленныя и рыбныя лавки, кабаки и постоялые дворы невозбранно распространяли запах грязи и всякаго сора, валявшихся в них и возле них.
При всех дворцовых празднествах офицеры были приглашаемы для принятия в них участия. При дворе сменялись театры, итальянская опера, балеты, маскарады, метаморфозы, (на которых женщины рядились мужчинами, а мужчины женщинами), балы, гулянья, великолепныя иллюминации, ослепительный блеск. Для довершения характеристики описываемой эпохи нельзя не упомянуть и о том, что застенки продолжали действовать. «Слово и дело» держало в ужасе все русское общество. Немало солдат пострадало и было прогнано сквозь строй шпицрутенами за сказанное или ради мести, или в минуту опъянения «слово и дело».
Разбои, воровство.В то же время русское общество страдало от повсеместных разбоев и грабежей. Так что правительство было вынуждено 7-го сентября 1744 года выдать указ, по которому для искоренения воров и разбойников разосланы были по губерниям и провинциям особые сыщики с военными командами конными и пешими. С этою-же целью было командировано несколько офицеров Семеновскаго полка, со строгою инструкциею, чтобы действовать заодно с местными властями против разбойничьих шаек и, в случае нужды, в пособие к своим командам брать еще воинския команды из полков, стоящих по губерниям на зимних квартирах, а в самом Петербурге были даже принуждены, указом от 20-го июня 1748 года, предписать разставить гвардейские пикеты около дворцов, для сбережения их от сожигателей.
Лейб-кампанцы.Другим бичем для Петербурга были лейб-компанцы и частью гвардейские солдаты. Во время пребывания Императорскаго двора в Москве для коронации, оставшиеся в Петербурге гвардейские солдаты, дотоле приученные к палке и кошкам, а теперь, за свои услуги освобожденные от этих неприятностей, совершенно вышли из повиновения: проводили время в австериях и кабаках и, напившись, врывались в дома именитейших сановников с угрозами, требованиями денег и без церемонии брали в богатых домах все, что им нравилось. Пьянство, разврат, драки, грабительства гвардейцев день ото дня принимали все большие размеры; так что фельдмаршал Ласси принужден был разставить по всем улицам пикеты армейских солдат, которые ходили по городу днем и ночью.
Все, что мы до сих пор говорили, относилось до всей гвардии вообще; теперь мы постараемся воспроизвести некоторыя бытовыя особенности, относящияся исключительно до нашего полка. Начнем с помещения.
Земли полка в Петербурге.До 1726 года Семеновский полк еще не имел в Петербурге поземельной собственности, а был раскинут по обывательским квартирам на Адмиралтейском Острове и на Московской Стороне. Первое приобретение полка было сделано в 1726 году, благодаря Царевне Прасковье Иоанновне, которая в этом году пожаловала принадлежавшие к ея дворцу дом и место на р. Мойке, за Синим мостом (ныне Мариинский дворец), с тем, чтобы в подаренном ею доме помещены были канцелярии письменных и цалмейстерских дел. В 1736 году, по случаю помещения на Адмиралтейской Стороне разных придворных чинов в обывательских домах, роты 2-го баталиона были переведены на Васильевский Остров; затем, в 1738 году, сделано новое размещение рот, по которому полк оказался разбросанным частью около Невскаго монастыря и частью на Васильевском Острове. Подобная разбросанность полка очевидно имела громадныя неудобства. Роты, расположенныя за Невою, при всяком сборе баталионов на Адмиралтейскую Сторону, подымались с квартир в полночь, и целая ночь проходила в переправе.
Исполняя желание Петра Великаго, Императрица Анна Иоанновна, указом от 13-го декабря 1739 года, пожаловала полку, для собственнаго устройства и постояннаго помещения, место «позади Фонтанки за обывательскими дворами». Определенных границ этому пространству не было, но из дел архива видно, что владения полка, начинаясь от Фонтанки, занимали все, место между Невским и Обуховским проспектами, и далее за город, через деревню Купчино, до Шушарских болот. Вне означенных пределов полку принадлежало еще место, находящееся ныне за ското-пригонным двором, простирающееся до кладбища св. Митрофания. После постройки слободы все лежащия возле нея земли начали приносить полку значительную выгоду. Одне загородныя земли, покрытыя тогда болотами, не приносили пользы, за исключением только мест около деревни Купчиной, где косили сено; все остальное пространство было пустопорожнее и безплодное[6].
Полковой двор.До постройки слободы и перехода в нее полка, мало по малу устраивалось и собственное помещение для полковаго штаба, на месте, пожалованном Царевною Прасковьею Иоанновною. К подаренному дому ежегодно пристраивались разныя хозяйственныя строения, которыя все вместе названы были полковым двором. По переходе полка в слободу, нельзя было вдруг уничтожить старый полковой двор. Он долго еще поддерживался, и в цейхгаузах его хранились негодные предметы вооружения, разные громоздкие хозяйственные материалы и строительные инструменты. Наконец, в конце 1742 года, когда все было перенесено в слободу, постройки стараго двора проданы были частым лицам.
Постройка слободы.Перемещение полка с обывательских квартир в слободу началось в начале 1741 года, но не всем полком, а по-ротно, по мере того как связи были готовы. Только с переходом в слободу начальство могло убедиться в неудобствах квартирнаго расположения, от котораго равно терпели и полковое управление, служба, и даже домашний быт солдат.
Солдаты не скоро привыкали к новому порядку, заведенному при постройке слободы, и не скоро забыли почти безнадзорную жизнь по обывателям, которые столько же радовались переходу полка в слободу, сколько солдаты жалели об этом. Им казалось, что даже службы теперь было больше, потому что в каждой роте поставлено было по два пикета, а по ночам посылались патрули. Между тем, в сущности, служба уменьшилась: вестовым более уже не нужно было ходить с приказаниями за несколько верст, а патрулям обходить половину города, не говоря уже о том, что роты прежде, для каждаго полковаго ученья, с Выборгской Стороны или от Невскаго монастыря ходили на Васильевский Остров. В октябре весь полк, за исключением полковаго штаба и заротной команды, был переведен в слободу; и если он был размещен несколько теснее, нежели предполагали, то это произошло от того только, что не все дома были еще окончательно отделаны. Достройка их продолжалась, наемными рабочими, до половины лета 1742 года.
Внутренний порядок в слободе.Что касается внутренняго порядка в слободе, то он до 1750 года был весьма далек от должнаго. Вместе с нижними чинами перешли в слободу и их крепостные люди, которых число почти равнялось первым. Сверх того, останавливались все приезжие родственники солдат, о чем хотя и отдавалось в приказе по полку, но из тех же приказов видно, что родственники эти иногда привозили с собою родных и даже знакомых. Оттого случалось, что вместо четырех человек жило, по целым месяцам, в одной комнате, по 10 человек и более. Полковое начальство было весьма довольно, когда, в 1752 году, полиция приняла на себя следить за посторонними, живущими в слободе, лицами. Впоследствии строгость надзора за приезжими значительно увеличилась. В 1755 году впускали в слободу только тех, которые имели билеты от полиции. Эти билеты представляли в полковую канцелярию, которая взамен их выдавала другие.
К внутреннему порядку в слободе нужно отнести, предписанныя жителям ея, правила предосторожности от пожаров. К ним относится запрещение в течение летних месяцев варить пищу в домах, для чего приказано было устроить печи и шалаши на всех дворах солдатских связей. Часто случавшиеся в городе пожары были причиною, что с каждым годом меры предосторожности от огня увеличивались. Страх огня был так велик, что в начале июня ротные командиры лично запечатывали все печи солдатских домов, и запрещено было иметь в домах огонь после пробития вечерней зари. Для надзора за этим, дежурные унтер-офицеры обходили каждый дом своей роты, а с полковаго караула наряжался особый патруль, для обхода всей слободы.
Хотя полковая слобода и состояла в непосредственном ведении квартермистра, но и дежурные по разным частям отвечали за соблюдение внешняго в ней порядка[7].
Во время святок, на Масляной и Святой неделях и в день полковаго праздника надзор за порядком усиливался. Это было тем необходимее, что обычаи того времени требовали особенной бдительности должностных лиц, для удержания солдат от нарушения заведенных порядков.
Церковь.Когда слобода была окончательно устроена, то, по приказанию Императора, было приступлено к постройке для полка новой постоянной церкви. Первая полковая церковь, устроенная в Петербурге в 1718 году была походная, и при Петре Великом сопровождала полк во время походов последних лет Северной войны; но в турецкую кампанию, при Анне Иоанновне, она взята не была и оставалась в Петербурге для оставшихся чинов полка. Церковь быль разбита на одном из дворов Морской улицы (ныне Мариинскаго дворца) и оставалась на этом месте до 1742 года, когда приступлено было к заложению церкви в слободе. Еще до начала работ по постройке слободы, начальствовавший полком, принц Люнебургский, предписал распорядителю по работам капитану Полозову, прежде разбития улиц, иметь в виду, что посреди слободы предполагается устроить полковую церковь. Вследствие этого, в 1741 году место теперяшняго пересечения Клинскаго проспекта с Можайскою улицею было огорожено, выравнено и засеяно хлебом. Затем исходатайствовано позволение об открытии в обеих столицах подписки на постройку полковой церкви. Хотя менее нежели в месяц собрали сумму достаточную, чтобы приступить к работам, но поездка Императрицы в Москву, а потом поход полка в Финляндию были причинами, что исполнение должны были отложить на три года. Между тем сбор денег постепенно возростал, — частию от добровольных приношений, частию от того что доходы с бань и полковаго моста, на время, назначены были в пользу церковной суммы, и при раздаче жалованья чины полка приглашены к пожертвованиям по средствам и желанию каждаго[8].
Освящение ея и вклады.В начале 1745 г. план новой церкви был утвержден Императрицею Елизаветою Петровною, а вслед за тем последовало разрешение С.-Петербургскаго архиепископа — «на построение в Семеновской солдатской слободе деревянной церкви, на каменном фундаменте; в честь праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы». 1-го июня происходила закладка. В тот-же день приказом по полку объявлено, что все чины полка могут содействовать работам доставкою материалов и присылкою к строению собственных мастеровых и лошадей. Желающих явилось столько, что капитан Полозов донес гг. полковым штабам о ненадобности вызывать подрядчиков ни для каких работ, исключая живописных. От этого постройка шла так успешно, что в том-же году, 19-го ноября, в достопамятный день Нарвской битвы, водружен был крест. Следующие два года употреблены на внутреннюю отделку и приобретение новых образов, утвари и риз. Освящение церкви происходило в 1748 году, накануне полковаго праздника, в присутствии Императрицы Елизаветы Петровны и их Императорских Высочеств. По окончании священнаго обряда, Великий князь Петр Федорович удостоил принять приглашение начальствовавшаго полком графа Апраксина, к столу, вместе с духовенством и всеми офицерами полка[9].
Отношение Императрицы Елизаветы к полку.Мы уже видели отношения Императриц Анны Иоанновны, потом Елизаветы Петровны к полку. Приняв на себя звание полковников л.-гв. Семеновскаго полка обе Императрицы одинаково желали командовать им в действительности.
Входя во все дела полковаго управления, службы и быта, оне приблизили к себе чинов полка до такой степени, что достаточно было быть женою прапорщика, чтобы уже иметь право на приезд ко двору. При Елизавете Петровне сближение это на столько усилилось, что не только ограничивалось семействами офицеров, но по некоторым дням допускались даже ко двору нижние чины с их семействами. Такими днями были большие придворные маскарады, на которых для нижних чинов были только следующия ограничения: 1) детей не брать, 2) платья арлекинскаго и пеллигримскаго не надевать, 3) не отваживаться являться в простых деревенских платьях и 4) не иметь при себе никакого оружия.
На сколько такия отношения были лестны для чинов полка и на сколько они поднимали их значение в обществе, на столько требовали от офицеров огромных денежных средств. Припомним что, кроме приглашений ко двору, описываемое время изобилует частыми переходами полка в Москву и обратно, постоянными празднествами и наконец, очень частыми поручениями и командировками, иногда весьма отдаленными, требовавшими известнаго рода представительности, а следовательно сопряженными с большими издержками, на которыя, однако, не отпускалось никакого вспоможения сверх определеннаго казною и весьма незначительнаго содержания. При огромной роскоши того времени и стремлении общества подражать во всем французскому двору, даже самая одежда требовала значительных расходов, потому что на придворную службу офицеры являлись не в форменных мундирах, а всегда в то время так называвшихся «собственных», которые отличались дорогим шитьем и во многом подчинялись моде. Зимою, например, во время устроиваемых при дворе катаний или других увеселений, офицеры, вместо форменных плащей, носили: лисьи шубы без рукавов, покрытыя тонким бирюзовым сукном и обложенныя по борту и подолу соболем и бобром; оне застегивались клапанами из золотаго галуна и пуговицами с обеих сторон золочеными. Шапки были из серебрянной парчи с черным лисьим околышем. Такия отступления от формы существовали до половины царствования Екатерины II-й.
Высочайший приказ, требующий представительства от офицеров гвардии.Служить в полку, не имея состояния, было не мыслимо, да при том не только полковое начальство, но и сама Императрица требовала, чтобы офицеры были люди с состоянием. Это ясно доказывается следующим указом.
«Указ Лейб-Гвардии Нашей полковым командирам».
Понеже усмотрели Мы, что в пехотной Нашей Гвардии, в полковом строе и в парадах майоры службу свою по должности отправляют на худых лошадях, того ради указали Мы помянутой Гвардии Нашей майорам, для отмены и знатности своей иметь самых хороших лошадей каждому по три, которыя в цене стоили-бы не менее по 100 червонных каждая лошадь; а полковым адъютантам той-же Гвардии Нашей иметь хороших-же лошадей, ценою от 80 до 100 червонных. Такожде, когда бывает при Дворе Нашем смена караулу Гвардии, тогда дежурным майорам, как сменяющемуся так и приведшемуся тот караул, сдавать и с своею ротой выступать на лошадях своих, следуя перед ротою, а не пешком; и повелеваем Гвардии Нашей чинить о том по сему Нашему Указу»
Роскошь и кутежи не мешали, однако, пожертвованиям и на благотворительныя учреждения; так например, когда учреждался воспитательный дом, многие из чинов изъявили желание жертвовать на содержание его ежегодно часть своего жалованья. Чтобы судить о состоянии офицеров, стоит только обратить внимание на их огромные собственные обозы, следовавшие за полком во время передвижений; то-же самое видно из списков офицерской прислуги, которая у многих достигала до 20 человек.
Богатство нижних чинов.Что касается до определения средств нижних чинов, то лучшим мерилом может служить их поземельная собственность в Петербурге. Прежде чем началась постройка полковой слободы, нижние чины все как-то не верили, что новая столица останется местом постояннаго их квартирования. Поэтому те, которые имели какую-либо собственность в Москве, не заботились о переводе ея в Петербург, а по примеру их и прочие не старались обзавестись в месте новаго пребывания. 1750 год произвел некоторый переворот в образе жизни и привычках солдат. Между тем, как прежде начальство не знало, кому отдавать полковыя земли, на которых никто не хотел строиться, с этого времени желающих стало являться уже слишком много. Большая часть рядовых была из дворян, имела состояние, своих крепостных людей. И, действительно, менее нежели в три месяца, окрестности слободы застроились собственными домами нижних чинов. Сверх того, некоторые покупали землю в других частях города, строили там дома и отдавали их в наймы. Из списков видно, что число нижних чинов, имевших собственные дома, увеличивалось с каждым годом, а в 1776 г. возросло до 182.
До 1745 года не было ни одного унтер-офицера, который бы не имел своих лошадей и экипажа. Что это было действительно так, можно убедиться из того, что когда некоторые унтер-офицеры отклоняли от себя командировки, отговариваясь неимением собственных лошадей, то начальство чрезвычайно удивлялось и приказывало произвести изследование, действительно-ли есть в полку такие «неимущие урядники»? Нельзя было и не удивляться, потому что унтерофицеры, вне службы, ездили по городу в щегольских экипажах. В 1758 году обыкновение это было несколько ограничено. В приказе, от 19-го мая того года, сказано: «Унтер-офицерам и солдатам ехать в каретах цугом запрещается, но дозволяется в одноколках и колясках». Подобно офицерам, дозволялось и нижним чинам вне службы иметь собственное обмундирование, с тою разницею, что у них отступление от формы состояло только в лучшем качестве материалов. Но болезнь века отражалась и на солдатах, хотя за всякия изменения в покрое взыскивалось строго, тем не менее, желание щеголять брало верх над страхом наказания и часто побуждало их к отступлениям от форменной одежды.
Страсть к торгашеству и кулачным боям.При Анне Иоанновне, не смотря на то, что большинство нижних чинов были люди с состоянием, в них замечалось странное явление — постоянное желание, в свободное от службы время, заниматься торговлею, что хотя строжайше было запрещено, но при всем том безпрестанно подавало повод к ссорам, жалобам и взысканиям. Одни скупали в окрестностях продукты и потом сами следили за их продажею, другие посылали своих людей на аукционы, и купленныя там вещи перепродавали на своих квартирах, третьи приказывали привозить из имений разнаго рода живность, которую потом с подряда поставляли в трактиры; бедные, наконец, просто ходили на рынки и перепродавали там всякую мелочь. Вред от подобных безпорядков был-бы еще не так велик, если-бы они происходили в должных пределах. Не говоря о том, что это благоприятнаго влияния на службу иметь не могло, но оно имело дурныя последствия в том отношении, что одни, не получая денег за отданное в долг, утруждали начальство жалобами; другие, уличив людей своих в обмане, поступали с ними противузаконно; а большая часть заводила ссоры и дозволяла самим себе чинить расправу. Поэтому-то начальство всеми мерами старалось искоренить страсть к торговле.
Кроме торгашества в описываемое время большою популярностью пользовались кулачные бои, а иногда просто генеральныя драки, по наследству доставшиеся от древней Руси. Нижние чины, редко занятые ученьями, и, до устройства слободы, размещенные по обывательским квартирам, в праздничные дни, обыкновенно собирались, где стекался и народ, на пространстве, лежавшем между слободою и Ямскою. Начиналось с разговоров и хвастовства в своей силе, в подтверждение которой завязывались борьба и драки, а кончалось, обыкновенно, общим побоищем, в котором принимали участие иногда 3 и даже 4 тысячи человек. Пресекать подобнаго рода увеселения должна была каждый раз полиция силою. При этом нижние чины, иногда даже и непричастные к ссорам, являлись заступниками слабых и тем подавали повод считать их если не виновниками, то участниками безпорядков.
С 1750 года занятия принимают совсем иное направление. Нижние чины из дворян добиваются производства и повышений; не стыдясь сидеть в полковой школе на одной скамье с малолетними, занимаются грамотою, а многие даже посещают классы кадетскаго корпуса. Сначала посещение полковой школы было редкостью, но в 1750 году в ней уже не доставало места для желающих учиться; а в кадетский корпус и академию люди отправлялись целыми командами. Даже в светлицах не редко можно было застать за азбукою солдат — не дворян.
Многие офицеры были в царствование Елизаветы Петровны не только почетными, но и действительными членами университета и академии. В делах полковаго архива уцелело множество приглашений на разныя заседания и торжественные акты.
Привязанность к полку его членов.В заключение бытоваго очерка описываемой эпохи, надо сказать несколько слов о привязанности к полку его чинов. Так как многие из нижних чинов, по происхождению своему, как дворяне, стояли весьма близко к начальникам своим, то и домашняя жизнь последних часто сливалась с неслужебным бытом первых. Это, естественно, связывало тех и других, и если имело иногда невыгодное влияние на службу то, с другой стороны, рождало неразрывные товарищеския узы дружбы, которыя существовали между офицерами и их подчиненными. Примеры тому встречаются не редко. Управлявшия полком лица поддерживали в нем этот дух и тем еще более скрепляли отношения чинов его. В действиях каждаго выражалась любовь к полку. Прослужа в нем несколько десятков лет, всякий смотрел на полк, как на вторую родину, старался перевести в него своих родственников, а детей записывать солдатами тотчас после рождения. Привязанность эта, как заветное наследственное чувство, переходило от отца к сыну, от сына к внуку, и была причиною, что недоросль, подавая прошение о поступлении на службу, считал для себя священным долгом быть в Семеновском полку, потому что там были отец его, или брат, или дядя. Привязанностью и любовью к полку отчасти объясняются и отказы нижних чинов от производства в офицеры армии[10].
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Записки Данилова.
[2] Сенатския дела. Соловьева.
[3] Записки Манштейна.
[4] История Соловьева. Карцова.
[5] Беляев. Русское общество от Петра Великаго до Екатерины II.
[6] История Карцова.
[7] Порядок этот лучше всего объясняется инструкциею, данною в 1744 году гг. полковыми штабами старшему дежурному при полковой слободе. В ней сказано:
«1) В случае пожара вам оставаться вместе с дежурными при ротах офицерами в слободе. 2) Каждому из дежурных офицеров ходить ночью рундом по одному разу, а унтер офицерам три раза — патрулями; наблюдать за тишиною и за тем, чтобы не было безпаспортных и шатающихся. 3) Наблюдать, чтобы в ротах между солдатами не было винной продажи и корчемства; равно, чтобы никто не выходил из домов без формы, а ночью чтобы не рубили леса в полковых рощах. 4) Приказать смотреть, чтобы в покое, на галлереях и возле домов была чистота: дров там не рубить и воды не лить. 5) Дежурным по ротам обо всем этом рапортовать старшему офицеру. Инструкцию эту сдавать при смене.»
[8] Главными жертвователями по значительности вкладов были: принцесса Анна Брауншвейгская, сын ея, принц Иоанн, сын фельдмаршала Миниха, генерал-фельдмаршал граф Ласси, граф С. Ф. Апраксин, фрейлины Миних и Менгден, и служивший в полку капитан Девесилов.
[9] Статья о помещении полка и о церкви составлена на основании дел полковаго архива и заимствована из истории Карцова.
[10] История Карцова.
История Лейб-Гвардии Семёновского полка.
Публикуется по изданию: История Лейб-Гвардии Семёновского полка. Составил Лейб-Гвардии Семеновского полка поручик П. Дирин. - Санкт-Петербург, типография Эдуарда Гоппе, 1883. Оцифровка текста, html-вёрстка - Тимур Белов, 2013. При использовании текста ссылка на эту страницу обязательна.