Дирин П.П. История Лейб-Гвардии Семёновского полка.

Глава XXI. Война 1813 года.

Выступление в Пруссию. — Поход в прусских владениях от Калиша до Дрездена. — Вступление в Дрезден. — Люцен и Бауцен. — Перемирие. — Поход в Богемию. — Отступление от Дрездена. — Соображения, подготовившия Кульмский бой. — 16-е августа. — Атака Кольберга стрелками Пущина. — Атака Цегиста. — Атака у Геллендорфа. — 17-е августа. — Кульм. — Позиция у деревни Пристен. — Бой у Страдена 1-го и 3-го батальонов. — Бой у Пристена. — Убыль полка. — Награды. — Окончание Кульмскаго боя. — Смотр гвардии 19-го августа. — Стоянка в Теплице. — Альтенбург. — Лейпциг. — Франкфурт.

Выступление в Пруссию.

«Война 1812 года есть последняя война за независимость государств — надлежит погибнуть или победить»! Так говорил Император Александр, когда орлы Наполеона вторглись в пределы России; когда-же победа решила спор за существование России, то в душе его созрела мысль: не полагать оружия до тех пор, пока не будет совершенно уничтожено гибельное самовластие Наполеона. На этот раз России предстояло вести борьбу с Наполеоном за независимость европейских государств не одной, а в союзе с Пруссией. Австрия еще не решилась, к какой стороне пристать, не зная еще наверное, чья окажется сильнее.

Простояв в Вильне три недели, гвардия получила приказ главнокомандующаго выступать на второй день Рождества Христова к Меречу. Семеновскому полку пришлось идти в колонне Тормасова, с которою следовали Император и фельдмаршал. Переход из Вильно в Мереч был совершен в три дня. Простояв здесь до 1-го января, главная армия двинулась дальше к Плоцку[1] и вступила в пределы Пруссии.

Поход в Пруссии резко отличался от похода через польския области. После грязи, нищеты и недоброжелательства, всюду встречаемых в Польше, здесь наоборот, бросались в глаза превосходно возделанныя поля, деревни и крестьянския избы, блестящия чистотой, народ, носящий на себе отпечаток благоденствия и довольства. Но, помимо этого, поход в Пруссии был настоящим торжественным шествием. Народонаселение всех городов и деревень встречало нашего Императора с чувством благоговейной благодарности, как избавителя. Государь при каждом случае повторял пруссакам, что он является среди них не врагом, но другом прусскаго короля и его народа, и желает только для блага пруссаков соединения их с русскими.

Со вступлением в Варшавское герцогство, князь Кутузов приказал соблюдать в квартирном расположении «воинскую осторожность, не разбрасывать аммуниции, но иметь ее возле себя в должной готовности, а по приходе на ночлег назначать сборныя места». 23-го января войска вступили в Плоцк, а 3-го февраля продолжали движение к Варшаве. Таким образом, в январе все русския силы были в полном наступлении.

12-го февраля полк расположился на кантонир-квартирах в Калише, где простоял до 26-го марта. Сюда прибыл и сам Государь со своею главною квартирою. Почти полуторамесячная стоянка была посвящена устройству полка, в особенности его обмундированию. Еще в Вильне состоялся Высочайший приказ, на основании котораго следовало мундиры и шинели получить из Петербурга, но высланное количество было весьма недостаточно; поэтому коммиссариат закупил в Кенигсберге и Эльбинге сукна и выдавал их в полки. Государь, постоянно старавшийся, насколько было возможно, помочь офицерам и облегчить средства их к существованию, не только что пожаловал им не в зачет полугодовое жалованье и со дня перехода через границу велел отпускать порционныя деньги, но еще разрешил безвозмездно выдать, из числа закупленнаго, весь необходимый материал для постройки мундиров, что, конечно, было для офицеров весьма значительным подспорьем, так как за поход 1812 года они совершенно обносились и, перейдя границу, не имели ни времени, ни средств обзавестись новою обмундировкою.

Поход в прусских владениях от Калиша до Дрездена.

26-го марта Император Александр выступил с главною армиею из Калиша в Дрезден, по дороге на Милич, Штейнау, Бунцлау и Герлиц. В первом силезском городе Миличе духовенство встретило Государя с крестами, евреи — с разноцветными значками; девушки в белых платьях усыпали путь его цветами; все население города высыпало на улицу, чтобы посмотреть русскаго Царя и его войско. Государь остановился в доме престарелаго графа Мальцана. Против дома возвышались две пирамиды с надписью: «Немцы — Русским».

3-го апреля армия переправилась в Штейнау через Одер, по мосту, украшенному гирляндами, и продолжала поход к Бунцлау, всюду приветствуемая и чествуемая. Вообще, поход русских по Саксонии уподоблялся торжественному шествию, не смотря на то, что в политическом отношении Саксония была для нас землею неприятельскою, так как Король ея не разрывал еще явно союза с Наполеоном. В каждом селении, лежавшем на пути следования гвардии, были сооружаемы триумфальныя ворота с надписями в роде следующей: «Александру Избавителю!», «Боже, благослови оружие его!», «Кровь и сердца наши принадлежат Александру!» и проч. По вечерам все дома были иллюминованы разноцветными огнями. Особенно в Бауцене встретили Императора с восторгом; народ, толпившийся на улицах, едва давал возможность Государю ехать шагом. Хозяева-же домов, где ставили русских постоем, принимали нас как самых дорогих гостей[2].

Вступление в Дрезден.

12-го (24-го) апреля, накануне Светлаго Воскресения, Император Александр и Король прусский, прибывший к армии еще 2-го числа, торжественно вступили в Дрезден. Картина вступления нашей гвардии в столицу Саксонии представляла зрелище чрезвычайно красивое и, вместе с тем, величественное по своему значению. Гвардия в этот день с утра стояла в живописных окрестностях города; ожидая прибытия своего Государя. Чудный весенний, солнечный день привлекал тысячи жителей, одетых в праздничныя платья, составлявшия живую шпалеру на улицах и по обоим берегам Эльбы. По обеим сторонам дороги, ведущей к городу, были построены русская и прусская гвардии, к которым примкнули и саксонския войска. Во втором часу дня Монархи прибыли к войскам. Во время их проезда верхом между линиями войск гремела музыка и раздавались радостныя восклицания жителей. По въезде в город Император Александр с Королем прусским остановились на площади и пропустили мимо себя церемониальным маршем все войска. Торжественным вступлением в столицу Саксонии заключилось мирное шествие главной армии, начавшееся от границы России. Час битв наступал. По прибытии в Дрезден, узнали, во-первых, что неприятель уже стоит на границе Саксонии, а во-вторых, прискорбное известие о кончине фельдмаршала князя Кутузова 16-го апреля в Бунцлау[3].

Люцен и Бауцен.

Вскоре по получении этих известий, два дела, прославившия русское оружие, не замедлили последовать одно за другим: первое — Люценское, 20-го апреля, а затем второе — при Бауцене. Мы не станем вдаваться в описания военных действий в этот промежуток времени и перечислять движения и бои наших и прусских корпусов. Полку, наравне со всею гвардиею, выпало на долю составлять в обоих делах резерв главной армии, который подвергся канонаде, но непосредственнаго участия в деле не принимал. Утерянныя в следующем году во Франции полковыя дела лишают нас возможности определить убыль полка в эти дни; в наградных-же списках перечислены награды, которыми Император удостоил полк за то, что офицеры «в сражении при Люцене 20-го апреля находились 4 часа под жестокими картечными выстрелами, мужеством и храбростию подавали пример подчиненным и сохранили порядок в своих батальонах, а 9-го мая, при Бауцене, прикрывали отступление армии с мужеством»[4].

Перемирие.

Через неделю после Бауценскаго сражения было заключено перемирие. Во все время перемирия, продолжавшагося до начала августа, полк оставался в Рейхенбахе, где была и главная квартира главнокомандующего Барклая-де-Толли. По свидетельству участников похода, житье в описываемый период было веселое. Офицеры и солдаты, получив деньги, не теряли времени и пользовались представлявшимися им удовольствиями. Некоторые из офицеров, с разрешения начальства, ездили на минеральныя воды. Бивак полка представлял оживленное зрелище: по линиям были разбросаны шалаши, между которыми часто попадались молодыя немки торговавшия табаком, булками, пивом и другими товарами; местами собирались песенники. Особенно оживлялся лагерь вечером, перед зарею, когда музыка, песни, говор, шум сливались в один общий гул, а все линейки перед шалашами покрывались нашими солдатиками, выстраивавшимися на перекличку и к вечерней молитве[5].

Поход в Богемию.

29-го Семеновцы выступили снова в поход и направились в Богемию, в лагерь при городе Будине, к которому и прибыли в первых числах августа. 11-го августа продолжали марш к Теплицу, а оттуда к Дрездену. 15-го разыгралось Дрезденское сражение, результатом котораго было отступление союзной армии. Полк в этом сражении участия не принимал.

Отступление от Дрездена.

По диспозиции отступления, русским войскам надлежало идти на Дону, Гисгюбель и Петерсвальде к Теплицу, но Барклай-де-Толли, сравнивая данную ему для отступления диспозицию с положением неприятелей, думал, что, исполняя ее буквально, встретит на дороге корпус Вандамма и пока будет сквозь него пробиваться, Наполеон выступит из Дрездена и нападет на нас с тыла и войска будут поставлены между двух огней. Поэтому он послал графу Остерману-Толстому, стоявшему с гвардиею у Пирны, приказание, что

«если неприятель уже успел стать на пути отступления к Петерсвольде, то войска, стоявшия у Пирны, должны двинуться через Максен на присоединение к армии».

Повеление Барклая-де-Толли идти на Максен, если дорога в Богемию занята французами, застало Остермана у Пирны в том самом положении, в каком он находился, когда шло Дрезденское сражение, т. е. на позиции фронтом к Пирне, упираясь левым флангом в Эльбу, а правым в Цегист. В первой линии стоял корпус принца Евгения Виртембергскаго; во второй была 1-я гвардейская пехотная дивизия под личным начальством командира пехоты гвардейскаго корпуса Ермолова, в третьей — находились полки лейб-гусарский, Кирасирский Ея Величества и татарский уланский. Всего войск у графа Остермана было 18,500 человек.


Соображения, подготовившия Кульмский бой.

Ночью с 15-го на 16-е граф Остерман получил от Барклая-де-Толли вышеупомянутое приказание: соединиться с армиею у Максена. Если-бы граф Остерман выполнил это приказание буквально, в виду того, что Вандамм в это время уже занимал богемскую дорогу, то открыл-бы неприятелю путь в Теплиц. В таком случае французы могли-бы двинуться на встречу нашим колоннам, преследуемых с тылу Мюратом, Виктором, Мармоном и Сен-Сиром и задерживаемым в движении через горы обозами и артиллериею. Для упреждения неприятеля на этом пути приходилось совершить фланговое движение от Цегиста к Гисгюбелю на разстоянии около 13-ти верст мимо вдвое сильнейшаго Вандаммова корпуса. Первоначальная мысль такого смелаго движения принадлежит принцу Евгению Виртембергскому; нелегко удалось ему убедить графа Остермана отступить от точнаго исполнения приказа главнокомандующаго. Но надобно было решиться на одно из двух: принести в жертву отборные гвардейские полки, для предупреждения французов на дороге в Теплиц и спасения армии, или, сберегая гвардию, поворотить на безопасный путь в Богемию. Граф Остерман, по совещании с генералом Ермоловым, избрал первое:

«Счастие начальствовать гвардиею Его Императорскаго Величества», писал он в донесении, «оправдало смелость предприятия моего. С известными службою генералами, командующими гвардиею, с усердием, все чины и солдат воспламеняющим, я уверен был что достигну моей цели, и всякое затруднение вышло из предположений моих».

Таковы были соображения, оправдавшияся одним из блистательнейших подвигов русскаго воинства.

16-е августа.

Распоряжения к исполнению отважнаго предприятия заключались в следующем. Принц Виртембергский должен был немедленно атаковать неприятельскую позицию, со стороны слабейшаго ея пункта, у селения Кригвица; генералу Ермолову поручена атака на высоты Кольберга; сам-же Остерман с 1-ю гвардейскою пехотною дивизиею, с артиллериею и кавалериею, под прикрытием атак принца Виртембергскаго и Ермолова, решился тотчас выступить по шоссе, чтобы как можно скорее достигнуть Петерсвальде; 1-й и 2-й баталионы Семеновскаго полка пошли в отряде Остермана, а баталион полковника Набокова выдвинули вперед, чтобы расчистить от неприятеля дорогу для всего отряда; стрелков-же третьяго баталиона, под командою полковника Пущина, при полковом адъютанте поручике Безобразове, вызвавшемся охотником, и при прапорщике Чаадаеве, отрядили к Ермолову на самый левый фланг к Пирне.

Атака Кольберга стрелками Пущина.

Почти одновременно, около 10-ти часов утра, тронулись 4 роты полковника Набокова в голове главных сил, совершенно параллельно фронту неприятельской позиции по шоссе, а стрелки влево от шоссе, с места в атаку против французов, занимавших Кольберг. Войска Ермолова уже успели взобраться на крутые скаты плато, занятаго неприятелем, и выбить его из деревни; но за первою удачею немедленно последовала неудача; французы отступили, но, снова собравшись и подкрепившись резервами, бросились в штыки и опять овладели Кольбергом. Положение Ермолова сделалось критическим; отряд еще не успел пройти, а ему приходилось отступать прямо с гор и на наши растянувшияся кишкою колонны. Но в это время на выручку приспели со стороны Пирны наши стрелки 3-го баталиона. С громким ура повел их Пущин на высоты, почти без выстрела бросился к деревне и штыками выбил французов из полисадов и канав. Этой стремительной и неожиданной атаки было достаточно, чтобы с помощью Ревельскаго и 4-го егерскаго полков окончательно опрокинуть неприятеля, утвердиться на высотах около Кольберга и с фланга обезпечить движение всего отряда по шоссе[6].

Атака Цегиста.

Обратимся теперь к действиям 3-го баталиона, посланнаго вперед очистить дорогу отряду. Полковник Набоков, назначенный в авангард, тронулся с места в то время, когда началось у Кольберга дело. Прикрытый своим авангардом и патрулями, но, не имея впереди себе кавалерийских разъездов, баталион бодро пошел вперед, почти уверенный что на пути не встретит препятствия, так как с самаго начала дела обнаружилось, что Вандамм приказал всем своим силам, разбросанным по направлению к Теплицу стягиваться на плато. Вскоре, однако, обнаружилось противное. Подойдя к деревне Цегисту, лежащей на шоссе, — следовательно, на самом нашем пути наступления, — за изгородями в канавах и вдоль улиц стали выделяться стрелки и сомкнутыя части. Несколько минут спустя, ружейный залп и огонь стрелков послужили очевидным доказательством присутствия в деревне неприятеля и намерения его воспрепятствовать нашему наступлению. Мешкать было нечего, начинать решительную правильную атаку селения, подготовляя ее постепенно стрелковым боем, значило-бы вовлечь в дело часть наших главных сил. Полковник Набоков разсчитал, что это затянуло-бы время, а каждая проволочка могла погубить весь отряд. Поэтому, разведя роты, он со всем баталионом пробежал все пространство до деревни, дружно ворвался в нее с трех сторон и, недав неприятелю опомниться, выбил его штыками. Таким образом путь был очищен. Овладев Цегистом, полковник Набоков решил удержать его, пока через этот пункт не пройдет колонна главных сил и достиг этого, не взирая на несколько раз повторенныя атаки французов.

Атака у Геллендорфа.

Около двух часов по полудни войска 1-й гвардейской пехотной дивизии уже успели перейти через деревню Гисгюбель. Окончив блистательно дело у Кольберга, наши стрелки 3-го баталиона присоединились к хвосту колонны. Во главе колонны шел Преображенский полк, за ним двадцать четыре орудия. Едва колонна, миновав Гисгюбель, стала взбираться на крутую высоту Дюренберг, как головная часть ея была встречена канонадою батареи, стоявшей на шоссе, и сильным ружейным огнем французов. Генерал Ермолов приказал выдвинуть против неприятеля четыре орудия, которыя заставили замолчать французскую батарею, а Преображенцы стремительною атакою очистили шоссе.

Оттеснив французов, Преображенцы остановились, а Семеновцы, пройдя мимо них, двинулись далее в голове колонны; за ними-же следовало двадцать четыре орудия гвардейской артиллерии. Дорога шла по узкому дефиле, между весьма крутыми и поросшими лесом горами. Неприятель, между тем, успел занять теснину у Геллендорфа и в третий раз заслонить путь к Петерсвальде. Командир полка, генерал Потемкин, имел в своем распоряжении только первый и второй баталионы, так как третий оставался в хвосте колонны. На долю двух баталионов выпала задача сбить неприятеля с позиции, очистить от него почти отвесно возвышавшияся горы и этим путем спасти всю вверенную их охране гвардейскую артиллерию. В случае нерешительности или неудачи, артиллерия была-бы обречена на верную гибель, так как тянулась кишкою в одно орудие, не имея возможности повернуть, а следовавшия позади войска не могли подать помощи, быв оторванны от головы колонны артиллериею. Поэтому Потемкин распорядился выслать вперед полковника Яфимовича со вторым баталионом и 3-ю ротою, а три роты 1-го баталиона оставить в прикрытие артиллерии, под командою полковника Посникова. Яфимович, в свою очередь, сам, во главе двух рот, двинулся вперед, чтобы сбить неприятеля с фронта, а с остальными 3-мя ротами послал капитана князя Броглио 1-го, влево от шоссе, в горы, чтобы выбить оттуда засевших неприятельских стрелков, и в случае если его атака окажется неудачною, то ударить с фланга на неприятеля, стоявшаго на шоссе в дефиле. Несмотря на крутость скалистых гор, на густоту покрывавшаго их леса и жестокий неприятельский огонь, действия этих пяти рот увенчались полным успехом. Из наградных списков видно, что полковник Яфимович, «опрокинув неприятеля и выгнав его из гор и леса, весьма содействовал этим к спасению артиллерии», а капитан князь Броглио 1-й, «совершенно истребив неприятеля и заняв вершины гор, быстрым нападением и благоразумными распоряжениями спас артиллерию». За эти подвиги оба они были награждены орденом Св. Георгия 4-й степени. Нам осталась неизвестна убыль полка за этот день, так как дела были утеряны в следующем году в обозе, отбитом французами. Князь Броглио занял вершины гор и, дав пройти артиллерии, был отрезан неприятелем и только ночью, с большим трудом, ему удалось горами пробраться к Петерсвальде[7].

Таким образом Семеновцы попеременно с Преображенцами, весь день штыками прокладывая дорогу и прикрывая марш колонны графа Остермана, дали возможность гвардии безпрепятственно подойти к вечеру к Петерсвальде. За гвардиею начал подтягиваться 2-й корпус. Этим главным отступлением было обезпечено безпрепятственное движение всей союзной армии в Богемию. Наша позиция отделялась от неприятельской — лощиною; передовыя цепи стояли в виду друг друга. Ряды огней засверкали с обеих сторон и осветили мрачные леса Исполинских гор.

17-е августа. Кульм.

Наступило 17-е августа. Славный день в летописях русской армии — день Кульмскаго боя, которым может достойно гордиться каждая часть, участвовавшая в нем. В 5 часов утра тронулся граф Остерман из Петерсвальде к Теплицу, приказав принцу Евгению Виртембергскому составить ариергард со 2-м корпусом. Вандамм-же, узнав от пленных о нашей малочисленности, решился быстротою загладить бездействие предшествовавших двух дней и непременно 17-го занять Теплиц. Переночевав в Гелендорфе, рано поутру 17-го, скрытый густым туманом, начал он наступление, не примеченный нашими, и совершенно неожиданно напал на наш ариергард. С обеих сторон открылась пушечная пальба. Принц Виртембергский остановился, при его корпусе находился и граф Остерман, который, как только завязалось дело, послал генералу Ермолову приказание продолжать с гвардиею движение дальше и, не доходя до Теплица, расположиться для обороны на первой выгодной позиции.

1-я гвардейская пехотная дивизия, пройдя Ноллендорф и Тельниц, миновала мызу Кульм и расположилась на позиции в трех стах шагах за деревней Пристен, в две линии колонн к атаке.


Позиция у деревни Пристен.

Позиция, избранная генералом Ермоловым, позади селения Кульма, представляла многия тактическия выгоды. Она находится в семи верстах впереди Теплица, в том месте, где живописная Теплицкая долина, стесненная у Кульма Стризевицкою и Бемиш-Нейдорфскою высотами, снова расширяется к стороне Теплица. На левом фланге позиции высятся отлогие холмы до густаго кустарника и леса, у подножья Рудных гор. В центре, близ шоссе, находится селение Пристен; вправо оттуда, к местечку Карвицу прилегает широкий луг, окаймленный со стороны Кульма мелководною ручкою. Неприятель, врываясь в Пристен, подвергался огню позади стоявших русских батарей, а переход его через речку на правом фланге затруднялся расположением русской кавалерии близ Карвица: очевидно, что, при расположении войск на этой позиции, следовало обратить внимание преимущественно на оборону леваго крыла, примыкавшаго к горам.

Мызу и замок Кульм должен был оборонять отряд генерала Кнорринга; полки 2-го корпуса заняли дер. Пристен; на левый фланг, к деревне Страден, были посланы гвардейский егерский и муромский полки оборонять лесистую высоту, со стороны которой ожидалось прибытие нашей главной армии из Альтенберга. В трех стах шагах за Пристеном, левее шоссе, как мы уже говорили, стали три полка 1-й дивизии в колоннах к атаке в две линии; в первой Семеновцы и Измайловцы, во второй — Преображенцы. Впереди фронта первой линии стала артиллерия. Число этих войск не превышало пятнадцати или шестнадцати тысяч; если-же присоединить к этому числу подкрепления, из которых, однако-же, не многия приняли участие в начале боя, то оказывается, что вообще у Остермана могло быть от семнадцати до двадцати тысяч человек, против которых у Вандамма было, по меньшей мере, до тридцати пяти тысяч.

Когда войска заняли назначенныя им позиции, то граф Остерман объехал ряды их; объявляя, что решено не отступать ни шагу и надобно устоять или умереть. Общее громкое ура! было ответом войск. Перед самым началом дела, как-бы в подтверждение слов графа, приехал адъютант короля прусскаго известить о положении армии:

«Все колонны и Император Александр находятся еще в горах», сказал адъютант Остерману, — «король просит вас держаться насколько возможно дольше. От твердости вашей зависит участь армии. Его Величество отправил в горы повеление войскам поспешить к Теплицу».

Вандамм, надеясь одним появлением своим побудить русских к дальнейшему отступлению и торопясь достигнуть Теплица, не стал выжидать сосредоточения вверенных ему сил а, часу в десятом, спустился с гор, аттаковал Кульм, выбил оттуда Кнорринга, открыл огонь с батарей и выстроил колонны к аттаке. Разсыпавши впереди стрелков, неприятельския колонны приблизились к нашей боевой линии и одновременно атаковали Пристен и Страден. Бывшие в Пристене полки 2-го корпуса разстреляли последние патроны и отступили. За ними подвинулся неприятель и открыл артиллерийский и ружейный огонь против гвардии: таким образом ей одной пришлось нести на себе все бремя сражения.

Бой у Страдена 1-го и 3-го батальонов.

Около полудня дебушировала из Кульма французская бригада принца Рейсса и была направлена против леваго фланга нашей важнейшей позиции к селению Страдену, но встретила там упорное сопротивление со стороны егерей. Однако, не смотря на всю храбрость последних, одному полку трудно было удержаться против целой бригады, поэтому генерал Ермолов послал в помощь к ним два баталиона Семеновскаго полка. Полковник Посников повел 1-й и 2-й баталионы. Прибытие Семеновцев в помощь лейб-егерям склонило успех на нашу сторону. Неприятельская бригада подалась назад, но в этот самый момент появился против леваго фланга генерал Мутон-Дюверне с 9-ю баталионами 42-й дивизии. Никакия усилия не могли задержать подавляющей массы неприятеля и деревня Страден перешла в руки французов. Тем не менее Посников с первым баталионом атаковал правый фланг французов, опрокинул его и занял назначенную ему позицию, полковник-же Яфимович со вторым баталионом был послан против сильной неприятельской колонны, вошедшей в деревню, где, «подавая собою пример мужества и сохраняя порядок, ударил в штыки, опрокинул ту колонну и совершенно истребил ее». Но подвиг этот дорого ему обошелся; в рукопашной схватке он был тяжело ранен. Командование над вторым баталионом принял полковник Костомаров. Атакованный во фланг новою колонною, он опрокинул ее и обратил в бегство; потом вторично атаковал неприятеля, и окончательно выгнал его из деревни[8]. Так что, в конце концов, Страден опять был взят нами и оба баталиона уже оставались в садах и кустарниках, окружавших деревню и защищали ее до конца сражения. Потемкин был назначен командовать всем левым флангом.

Непоколебимой пребыла гвардия; как Страден, так и Пристен, доставшиеся французам, были опять у них отбиты. Поражаемая артиллериею и ружейным огнем, гвардия не допускала неприятелей утвердиться ни в селениях, ни на пространстве, между ними находившемся. Вандамм подвел к полю битвы все свои силы и громил наших из 80-ти орудий. К счастию, местоположение не позволяло неприятелю развернуться. Более чем двойное численное превосходство сил Вандамма давало ему несомненную надежду победить, если-бы успех зависел только от числительной силы, а не нравственнаго состояния войск. Как львы сражались исполины нашей гвардии, особенно когда узнали, что от мужества их зависела, может быть, личная безопасность обожаемаго Монарха.

«Не скрывал я от полков лейб-гвардии», говорит Ермолов в донесении, «что армия находится в горах и скоро выйти не может, что Государь при ней и еще не возвратился. Не был я в положении поощрять солдат. Сколько неустрашимы служащие им примером начальники их, столько каждый горел усердием, что я находился в необходимости укрощать тех и других пылкость: каждый превосходил себя».

На поле сражения прибыл король прусский и привел с собою попавшиеся на дороге прусскую конную батарею и дивизион австрийскаго легко-коннаго полка. Каждое малейшее подкрепление было важно. Король застал уже все наши войска введенными в дело.

Бой у Пристена.

Сражение достигло до высшей степени упорства и обратилось уже в рукопашный бой. В резерве оставались только две роты Преображенскаго полка, а неприятель получил подкрепления и напрягал все усилия, стремясь сломить отчаянное сопротивление горсти храбрецов. Около двух часов по полудни Вандамм вознамерился решительным ударом сломить оборону; он пустил две густыя колонны, приказывая им пробиться сквозь нашу линию между левым флангом и центром. Колонны двинулись, овладели Пристеном, прорвались в одном месте; и пройдя лес, вышли на равнину. Но там стояли уже спустившиеся с гор полки лейб-уланский и драгунский. Завидя неприятеля, драгуны и уланы бросились на выдавшияся вперед французския колонны; справа пошла пехота; 3-й баталион, остававшийся у Пристена с полковником Набоковым во главе, ускоренным шагом двинулся в атаку. Посников, завидя у Страдена, что развязка сражения близится к концу, передал оборону Страдена полковнику Костомарову, а сам с первым баталионом ударил с тыла на вторую колонну. Наступила самая блистательная минута битвы. С одной стороны заезжала кавалерия и трубы гремели аттаку; с другой наступала пехота с барабанным боем. Граф Остерман так описывает в своем донесении этот момент:

«Одна из неприятельских колонн скрылась в лес; другая огонь дерзости угасила в крови своей; обхваченная со всех сторон, она легла мертвая рядами на равнине. Преображенский полк прошел по трупам дерзнувших противостать ему; Измайловскаго 1-й баталион прошел во фланг неприятелю через пылающую деревню; Егерский и 1-й баталион Семеновскаго опрокинули неприятеля на оконечности леваго крыла и заняли строение и лес на скате горы. Все войска сражались с неимоверным мужеством; лейб-гвардии полки покрыли себя славою. Неприятель возобновлял атаки, употреблял все усилия, и все разрушилось о твердую грудь неустрашимых. Нет ужасов, могущих поколебать храбрые гвардейские полки!».

Этим моментом кончается непосредственное участие гвардии в Кульмском сражении. От генерала до солдата все были в жестоком огне; смерть поражала жертвы свои без разбора. Пал и главный предводитель — граф Остерман; ему ядром оторвало левую руку, и начальство принял генерал Ермолов. Но ему уже не пришлось руководить боем. В восемь часов дело совершенно кончилось. Несколько позже подоспели русские резервы: 2-я гвардейская и 1-я гренадерская дивизии. Пальба из орудий умолкла; только стрелки продолжали еще кое-где перестреливаться до темноты.

Убыль полка.

Но дорогою ценою была куплена 1-ю гвардейскою пехотною дивизиею эта новая слава. Все полки понесли ощутительныя потери; более всех потерял Семеновский полк — 900 человек убитыми и ранеными; из офицеров убиты были поручик Чичерин и прапорщик Араджио-Шубин; полковник Яфимович умер от раны.

Велики были потери в Кульмском бою, но еще более велика была слава участников. Потомству защитников Кульма, приводя примеры мужества и храбрости своим сынам и внукам, не придется больше говорить: «сражались и умирали как спартанцы в Фермопилах»; оно может, смело сказать: «сражались и победили, как наши деды под Кульмом».

Награды.

Списки отличившихся штаб и обер-офицеров представлены не были.

«Надобно-бы было», говорит Ермолов в донесении, «представить список всех вообще. Не представляю и о нижних чинах: надобно исчислить все ряды храбрых полков, имеющих счастие носить звание лейб-гвардии Государя, ими боготворимаго».

Память Кульмскаго сражения не умрет в веках по необыкновенному мужеству русских войск и потому, что оно дало другой оборот войне. Если-бы граф Остерман не решился пробиваться сперва по теплицкой дороге и потом не удержал ея за собою, он подверг-бы большой опасности всю армию, находившуюся в горах. Наполеон мог открыть себе путь в Богемию и тем весьма затруднить отступление нашей главной армии. Граф Остерман решительностию своею стяжал безсмертие.

«Мне остается», — так заключил он свое донесение — «благодарить Всевышняго, удостоившаго меня быть полезным службе Государя милосерднаго, благодарить Провидение, вверившее мне храбрые полки гвардии, которых свет будет чтить славу, а неприятель чувствовать поражение».

Император Александр I наградил полки Преображенский и Семеновский Георгиевскими знаменами с надписью: «За оказанные подвиги в сражении 17-го августа 1813 года при Кульме», а полкам Измайловскому и Егерскому даны серебряныя трубы. Подвиг, совершенный под предводительством графа Остермана, был оценен не одною только Россиею, но и иностранцами. Король Пруссии, свидетель подвига русских войск, наградил всех генералов, офицеров и нижних чинов гвардии, бывших в строю 17-го августа, орденом Железнаго Креста. При раздаче этих крестов, в приказе, отданном графом Милорадовичем, было сказано:

«Да умножат сии новые знаки отличия на груди вашей число тех, которые трудами и кровию приобрели вы в битвах за спасение отечества, за славу имени русскаго и свободу Европы».

Богемския дамы, желая выразить графу Остерману свою признательность за преграждение доступа врагам к их стране, прислали ему кубок, украшенный каменьями каждаго из округов, в доказательство, что вся Богемия принимает участие в приношении. Граф Остерман, с разрешения Государя, принял этот кубок, вырезал на нем надпись: «за Богом молитва, за Царём служба не пропадает», имена полковых командиров, участвовавших в деле и всех офицеров, лишившихся в нем жизни, и отдал его на хранение в Преображенский всей гвардии собор, с тем чтобы каждый великий пост, после приобщения святых таин, нижним чинам подавалась в нем теплота.

На поле сражения под Кульмом возвышаются три памятника, впоследствии поставленные монархами союзных держав, которых войска участвовали в поражении Вандамма. Император Александр увековечил память этой знаменитой победы подвигом добра, достойным его великодушия, учредив, ровно год спустя, комитет о раненых.

Окончание Кульмскаго боя.

В ночь, сменившую незабвенный для нас день 17-го августа, делаемы были приготовления, чтобы напасть на Вандамма. Гвардия была назначена на левый фланг, но непосредственнаго участия в деле 18-го числа не принимала. В час пополудни сражение прекратилось. Трофеями были 12,000 пленных, 4 генерала и сам Вандамм, несколько знамен, 84 орудия, 200 зарядных ящиков и весь обоз.

Кульмское сражение решительно положило предел успехам Наполеона. С того времени почти все военныя предприятия его были неудачны. Известие о кульмской победе распространило повсюду тем большую радость, что никто не ожидал успехов через три дня после неудачи нашей под Дрезденом.

Смотр гвардии 19-го августа.

На следующий день после Кульмскаго сражения, Государь, вместе с Императором Францем и Королем прусским, произвел смотр своей гвардии. Не взирая на выдержанныя, за двое суток перед тем, кровопролитнейшия битвы, отборное русское войско явилось в своем обычном наружном блеске.

20-го августа л.-гв. Семеновский полк был направлен к Теплицу, где и простоял на биваке около трех недель. В это время полку пришлось участвовать во многих парадах и торжествах в присутствии трех Монархов.

«Полки наши», говорит очевидец[9], «оспаривали друг у друга первенство в чистоте и устройстве; но все одинаково имели равное право на общую признательность и удивление. Не было никакого различия между тогдашним парадом и теми, которыми они отличались в мирное время, не было ни малейшей приметы — на казарменном-ли плацу или на полях битв и биваках готовились они к строю».

Стоянка в Теплице.

30-го августа, в день тезоименитства Императора Александра, гвардейская пехота и гвардейская пешая артиллерия давали обед по подписке трем союзным Государям и прусской гвардии. С офицеров было взято по 50 рублей ассигнациями с каждаго. Распорядителем праздника был Семеновскаго полка флигель-адъютант Сипягин. Мазанковая рига была главным средоточием торжества. Сперва все стены мазанки, кроме столбов, были вынуты, а потом к обоим концами пристроили дуги, а в центре еще особенно приделан навес; все это составило галлерею из одних столбов. Столбы до потолка были увиты зеленью; посредине был поставлен стол в три аршина, так что на конце его могли свободно сесть три особы; в полукруге столы были поставлены так, что за ними сидели только с одной стороны, и все были обращены лицом к главному столу. Люстры и арматуры снаружи были сделаны из цветов, нарочно выписанных из Праги. В интервалах между столбами перед обедом были разставлены по два гренадера Павловскаго полка. У передняго фасада стояла в карауле рота Преображенскаго полка со знаменем и хором музыки, а позади галлереи, в трех местах, хоры и песенники от всех полков. Гости наши собрались в 2 часа, а Государь прибыл в 3. За главным столом заняли места: Император австрийский по середине; прусский Король — справа, Государь — слева; возле прусскаго Короля сидел Барклай-де-Толли, возле Государя — князь Шварценберг; за Шварценбергом — Великий Князь Константин Павлович, а за Барклаем — принц прусский. За остальными столами сидели одни пруссаки; наши офицеры не садились, а угощали своих гостей, соответственно тому роду войск, к которому принадлежал угощаемый[10].

После обеда Государь обходил как гостей, так и хозяев праздника и с каждым милостиво разговаривал, а прусский Король слушал наших песенников. Праздник кончился фейерверком и иллюминацией. К вечеру Государю привезли английский орден Подвязки и при всех торжественно возложили на него. Поздно вечером союзные монархи уехали от нас.

В начале сентября гвардия была двинута вместе с прочими войсками к Лейпцигу; Семеновский-же полк остался здесь при главной квартире, а потом перешел вместе с нею в Альтенбург.

Альтенбург.

В Альтенбурге Государь пробыл четыре дня, ожидая сближения колонн главной армии и известий о движениях прочих трех армий. С утра до вечера посвящал он время заботам военным и ежедневно объезжал лагерь полка. Он занимал замок герцога Саксен-Готскаго, выстроеннаго на высокой горе; и по вечерам обозревал из окон картинные виды биваков и необъятное их зарево. Погода становилась ненастною: дули холодные ветры, перепадал дождь. Однажды вечером, когда ливень гасил огни, едва мелькавшие среди бури, и разносил солому и хворост биваков, Император, стоя у окна, говорил о лишениях, сопряженных с военною службою, и между прочим сказал:

«Сколько трудностей должна теперь переносить армия! Как мне не любить военных, жертвующих здоровьем и жизнью, и не предпочитать их тем господчикам, которых вижу я иногда из Зимняго дворца, как они, проспавши на мягкой постели, часу в одиннадцатом, идут по бульвару к своим должностям? Можно-ли сравнить службу их с военною?».

Лейпциг.

После стоянки у Альтенбурга Семеновский полк принял участие в наступательных движениях союзников к Лейпцигу, к которому и прибыл за день до великой битвы народов. В ночь с 5-го на 6-е октября французы отступили к самому Лейпцигу. Сообразно с этим, союзники переменили свое расположение, и наш полк стал в резерве, под начальством Раевскаго, за высотой у Магдеборна. В этот день счастие, как будто, улыбалось союзникам; неприятель был сбит на всех пунктах. Но гвардии нашей не пришлось быть в деле; наши солдаты были только пассивными зрителями окончания великой битвы, прозванной битвою народов. 6-го числа нас подняли еще до разсвета и приказали быть в готовности. «При первых лучах зари» — разсказывает очевидец — «пальба уже загремела во всех направлениях и войска двинулись точно на маневрах, стесняя круг свой к одному центру — Лейпцигу. С разсветом прискакал к нам Государь в мундире Семеновскаго полка, в шляпе, закрытой клеенкою, и без султана. Государь остановился на небольшом возвышении, стал смотреть в подзорную трубу на происходившую битву, и когда посмотрел вправо от нас, вдруг вскричал: — «Что это там делается? Я, право, разобрать не могу!». Это восклицание заставило нас всех пристально посмотреть в ту сторону, куда он глядел. Мы ничего не могли разглядеть за дымом, но заметили только, что на этом пункте, с нашей стороны, вдруг прекратилась пальба, а потом, когда дым несколько расчистился, мы могли различить, что какая-то масса войск очутилась позади общей линии нашей, так что первая мысль Государя и наша была, что французы, сделав сильную атаку, осадили наших и теперь, заняв их места, откроют огонь по нашим. Государь тотчас послал кого-то узнать, что это значит, и стал еще внимательнее разсматривать в подзорную трубу. Едва прошло 10 минут как прискакал Семеновскаго полка капитан князь Голицын имея руку на перевязи; бросив повод с лошади, он соскочил с нея, подбежал к Государю и подал ему какой-то лоскуток бумаги. Государь спросил его:

«Что это, ранен князь?»

«Ничего, Государь, только оцарапало», отвечал он.

Тогда Государь прочитал записку и, обратясь к нам и другим, тут стоявшим, с веселым лицом сказал:

«Вот вам разгадка! это саксонцы перешли на нашу сторону, пишет граф Бенигсен!»

«Ну, что, князь, здоров граф?» — и с этими словами Государь галопом поскакал в ту сторону, откуда приехал Голицын»[11].

В самый разгар сражения под Лейпцигом мы были передвинуты от Магдеборна к Мейдорфу, где простояли в резерве весь день. На следующее утро получено было известие, что французы бегут из города и что мы войдем в него с триумфом. Поэтому начались приготовления: солдатики наши чистились, обсушивались, белили аммуницию, надели чистыя летния штаны и в полной форме, в ранцах, подступили к городу, предместья котораго были наполнены трупами убитых лошадей; опрокинутыя повозки преграждали нам путь.

В город вступили мы при звуках музыки, гул канонады и криках ура, потрясавших наши ряды при встрече с Императором, благодарившим свои войска. Радостныя восклицания жителей сливались с нашими в один общий радостный гул.

Франкфурт.

После Лейпцигскаго сражения Семеновский полк направился к Франкфурту-на-Майне, куда и прибыл 29-го октября, претерпевая во время марша лишения от мороза, доходившаго иногда до 10-ти градусов, и от недостатка провианта. В этом городе мы простояли до 29-го ноября на кантонир-квартирах, т. е. до самаго перехода через границу во Францию.

Во Франкфурте Семеновцам пришлось справлять свой полковой праздник. Государь, желая придать особенную торжественность этому дню и вместе с тем пощеголять своим полком, пригласил присутствовать на празднике Императора Австрийскаго. 21-го ноября в походной церкви была отслужена обедня, после которой начался парад. Император Александр I-й, как шеф, при прохождении полка церемониальным маршем, парадировал сам перед Императором Австрийским. После парада все офицеры полка удостоились приглашения к обеденному столу Императоров, а нижним чинам был устроен обед.

В продолжение месячной стоянки полка на Рейне ему пришлось продовольствоваться на основании так называемаго ашафенбургскаго тарифа, изданнаго по распоряжению графа Барклая-де-Толли. Этот же самый тариф впоследствии был введен во всех союзных армиях[12].

1-го декабря Император Александр I-й выехал вслед за главною армиею из Франкфурта. Перед переходом через Рейн во всех ротах полка был прочитан следующий приказ Императора:

«Воины! мужество и храбрость ваши привели вас от Оки на Рейн. Они поведут вас далее; мы переходим за оный, вступая за пределы той земли, с которою ведем кровопролитную, жестокую войну. Мы уже спасли, прославили отечество свое, возвратили Европе свободу и независимость; остается увенчать великий подвиг сей желаемым миром. Да водворится на всем земном шаре спокойствие и тишина! Да будет каждое царство под единою собственнаго правительства властью и законами благополучно! Да процветают в каждой земле, ко всеобщему благоденствию народов, вера, язык, науки, художества и торговля! Сие есть намерение наше, а не продолжение брани и раззорония! Неприятели, вступая в середину царства нашего, нанесли нам много зла, но и претерпели за оное страшную казнь. Гнев Божий покарал их. Не уподобимся им: человеколюбивому Богу не может быть угодно безчеловечие и зверство. Забудем дела их: понесем к ним не месть и злобу, но дружелюбие и простертую для примирения руку. Воины! я несомненно уверен, что вы кротким поведением своим в земле неприятельской столько же победите ее великодушием своим, сколько оружием и, соединяя в себе храбрость воина против вооруженных, с благочестием христианина против безоружных, довершите многотрудные подвиги свои сохранением приобретенной уже славы мужественнаго, добронравнаго народа!».


ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Чрез Иоганнисбург, Вилленберг и Млаву.

[2] Михайловский-Данилевский.

[3] Там-же. Богданович.

[4] Общий архив Главнаго Штаба.

[5] Походныя записки И. Р. П. — История л.-гв. Павловскаго полка.

[6] За это дело полковник Пущин, поручик Безобразов и прапорщик Чаадаев, отличившиеся особенною храбростью, были награждены: первый золотою шпагою, второй орденом Св. Владимира 4-й ст., а последний — Св. Анны 3-й степени.

[7] Наградные списки Общ. Арх. Главн. Штаба.

[8] Наградные списки Общ. Арх. Главн. Штаба.

[9] Воспоминания Колзакова.

[10] Записки Жиркевича.

[11] Записки Жиркевича.

[12] По ашафенбургскому тарифу назначена была для нижних чинов следующая дневная дача:
Ржанаго или белаго хлеба 2 фунта.
Круп, либо сарачинскаго пшена, фасоли, гороха и чечевицы — 1/4 фунта.
Говядины — 1/2 фунта.
Водки порция 11/16 масса (около 8/100 русскаго ведра).
Соли в месяц 1 фунт.
                    Офицеры получали ежедневно:
Хлеба 2 фунта, говядины 2 фунта.
Сарачинскаго пшена или круп 1/4 фунта.
Одну порцию водки, пива или вина.
Фураж отпускался австрийскими рационами в количестве 1/8 меца овса (около 2 1/3 русских гарнцев) и 10 фунт. сена.

История Лейб-Гвардии Семёновского полка.

Публикуется по изданию: История Лейб-Гвардии Семёновского полка. Составил Лейб-Гвардии Семеновского полка поручик П. Дирин. - Санкт-Петербург, типография Эдуарда Гоппе, 1883. Оцифровка текста, html-вёрстка - Тимур Белов, 2013. При использовании текста ссылка на эту страницу обязательна.