Дирин П.П. История Лейб-Гвардии Семёновского полка.

Глава XXII. Война 1814 года.

Приготовления к походу. — Переход через Рейн. — Вступление во Францию. — Лангр. — Бриен. — Потеря полковаго обоза. — Наступление к Парижу. — Сдача Парижа. — Вступление полка в Париж. — Стоянка в Париже. — Служба полка в Париже. — Караулы. — Церемонии и парады. — Обратный поход в Россию. — Приготовления к отплытию в Шербурге. — Возвращение в Россию. — Стоянка в Петергофе. — Вступление в Петербург. — Освящение Георгиевских знамен.

Приготовления к походу.

При наступлении 1814 года Россия уже отпраздновала торжество своего избавления. Для прежняго утверждения спокойствия оставалось только положить на будущее время непреоборимыя препоны властолюбию Наполеона, и для того надлежало вступить в пределы Франции. В продолжение похода во Францию войска Союзных Держав разделены были, как и в минувшем году, на три армии. Оне состояли в ведении тех же главнокомандующих, которые с ними пожинали лавры в Германии. Резерв главной армии делился на две части — австрийский и русский. Гвардия, составлявшая пятый корпус, продолжала оставаться под начальством генерала Ермолова. Движения главной армии, состоявшей из войск шести держав, были многосложны. При вступлении во Францию ее разделили на девять колонн. Гвардейский корпус, вместе с гренадерским и первым резервным кавалерийским, вошел в состав восьмой колонны Барклая-де-Толли и должен был быть направлен к Лангру. В начале января все девять колонн были в полном движении в недрах Франции.

Переход через Рейн.

В день новаго года Семеновский полк вступил во Францию. Переправа через Рейн происходила в ужасную погоду; снег, дождь и ветер замедляли наше движение; Император Александр лично следил за переправою, стоя у самаго моста, и Семеновцы, спустившись по крутому и скользкому спуску на понтонный мост, перешли знаменитую реку, издавна считавшуюся непреодолимою границею Франции.

Вступление во Францию.

Перейдя Рейн, полк прошел разстояние до Лангра в 12 дней, останавливаясь на дневках 5-го числа в деревне Кальмутье и 10-го — в Орбиньи-Оваль. Дорога была самая тяжелая; дожди, снег, оттепели и морозы затрудняли переходы, но не останавливали ни Государя, ни войска. Хотя некоторые из союзников и желали идти медленнее, однако Император, с обыкновенною своею деятельностью, подвигал их безпрестанно вперед. Приучив себя с молодых лет переносить непостоянство стихий, он большею частью ехал верхом. На переходах он очаровывал всех своею приветливостью, часто подъезжал к полку и говорил о войне и великих событиях, волновавших тогда Европу, и этим заставлял забывать тягость переходов и невзгоды походной жизни. В городах, где Император имел ночлеги, он принимал местное начальство и почетнейших обывателей и обнадеживал их в своем покровительстве. По его воле войскам строго подтверждали о дружественном обхождении с французами и соблюдении подчиненности. Успокоенные словом русскаго Императора и печатными объявлениями главнокомандующаго, в которых были изложены миролюбивые виды союзных Монархов, жители тех мест, куда вступала главная армия не только не оказывали сопротивления, но, напротив, охотно выносили на биваки жизненные припасы, сено, овес, дрова.

Лангр.

В Лангре полк простоял с 12-го по 17-е января на кантонир-квартирах; тут же была и главная квартира Императора, пожелавшаго, чтобы во все время пребывания его в этом городе караул, состоящий при нем, был наряжаем от Семеновскаго полка. Лангр был сборным местом главной армии; сюда ежедневно подходили корпуса и располагались в окрестностях на биваках. По настоянию князя Шварценберга, войскам дан был здесь отдых, необходимый после трудных переходов и для того, чтобы выиграть время и тем дать возможность стянуться запоздавшим корпусам.

В ночь с 16-го на 17-е князь Шварценберг был извещен о наступательном движении французов. Все встрепенулось; во все стороны понеслись адъютанты с приказанием немедленно выступать и сосредоточивать войска у Бар-сюр-Об.

Рано утром 17-го выехал Государь из Лангра в Шомон, приказав Барклаю-де-Толли немедлено наступать с резервами.

На следующий день, 18-го, готовились атаковать Наполеона. С этою целью главная армия со своими резервами пошла к Транну. В полку приняты все меры предосторожности, употребляемыя при сближении с противником. На стоянках и ночевках приказано постоянно иметь одну роту в дежурной части, которой быть постоянно в полной готовности и в амуниции. Не смотря, однако, на возможность каждую минуту вступить в бой, некоторые порядки походнаго марша носили на себе совершенно характер похода в мирное время; так, например, проходя через города, полк шел с музыкой, имея хор перед головой колонны.

Бриен.

20-го января, в день сражения при Бриенне, полк находился в резерве. В этом деле в первый раз сражались вместе и заодно союзныя войска, принадлежавшия шести державам. Для того чтобы их издали удобнее различать от неприятельских войск, приказано было всем, от генерала до солдата, прикреплять зеленыя ветви на киверах и шляпах, которыя позже были заменены белыми повязками на левом рукаве. Впоследствии, при вступлении нашем в Париж, повязка эта много способствовала к ложному убеждению французов, — обыкновенно выводящих из наружных знаков разныя политическия заключения, — будто цвет ея означал намерение союзных Монархов возстановить Бурбонов на французском престоле.

После одержанной нашими войсками победы под Бриенном полк двинулся вперед и, пройдя 22-го числа Лузиньи, 23-го Монтиерами, 24-го Бар-сюр-Сен и 30-го город Вильнев, 31-го расположился на кантонир-квартирах в Мери. Но опять недолго пришлось ему пользоваться отдыхом: князь Шварценберг опять уведомил о намерении Наполеона перейти в наступление; поэтому 3-го февраля гвардия расположилась между Ножаном и Пон-сюр-Сен. 5-го февраля Наполеону удалось оттеснить к самой Сене большую часть главной армии, находившейся на правом берегу ея. На другой день корпуса наши совершили обратно переправу через Сену, а резервы стали у Тренеля, куда приехал и Государь. С этого времени присоединилась к нашей гвардии и гвардия баденская; 7-го числа нашему полку пришлось в первый раз стоять с нею на позиции, а именно у Мальмезон; отсюда полк вместе с резервами постепенно отступал на Вандевр, а 17-го расположился на кантонир-квартирах в Креней. В это время к главной армии успели присоединиться все корпуса и между прочим прибыла армия Блюхера.

Прибытие Блюхера дало новый оборот нашим действиям: князь Шварценберг опять перевел армию в наступление; удача стала склоняться в нашу пользу; французы переправились на правый берег Сены, а союзники передвинулись вперед и заняли позицию между Ножаном и Сансом. В это время полк из Кренея перешел в Монсан, где простоял с 23-го по 27-е февраля.

Оставаясь до 1-го марта в Шомоне, Государь не переставал побуждать князя Шварценберга к большей деятельности. Князь Волконский безпрестанно сообщал ему Высочайшую волю подвинуть резервы ближе к армии и вообще дать ей другое направление.

Маневрируя почти целую неделю около Труа, Семеновцы перешли в Арсис, где 9-го марта, во время сражения, находились во второй линии. Затем, с обнаружением намерений Наполеона идти на сообщения главной армии, наш полк, следуя форсированным маршем, прибыл к Фер-Шампенуазу, где 13-го марта кавалерия наша покрыла себя славою.

Потеря полковаго обоза.

Во время передвижений полка во Франции, начиная от Лангра, обоз наш следовал постоянно позади полка в двух или трех переходах, приближаясь только тогда, когда полк останавливался на более продолжительное время и когда не представлялась опасность со стороны неприятеля. Во время одного из переходов близ Шомона, когда обоз следовал под командою полковаго аудитора Тихоцкаго, на него внезапно напал французский кавалерийский отряд. Удар был так стремителен и неожидан, что все обозные были застигнуты врасплох. Хотя солдаты старались сопротивляться на сколько было возможно, но стало очевидным, что спасти повозки не было никакой возможности; поэтому нижние чины принялись рубить постромки, чтобы спасти хоть лошадей, на которых и ускакали. В числе подвод, доставшихся в руки неприятеля, оказалась повозка казначейская, из которой, ради быстроты нападения, не удалось ничего спасти, так что все бумаги и провиантския книги за 1812, 1813 и начало 1814 гг. пропали[1].

Наступление к Парижу.

После битвы при Фер-Шампенуазе был объявлен поход к Парижу. Эта весть подействовала на всех чинов, начиная от генерала и кончая солдатом, магически.

«Идем в Париж!» — говорили генералы, — «и Москва будет очищена! Мы свергнем завоевателя с похищеннаго им престола; мы освободим Францию от самовольнаго деспота! Еще несколько усилий, несколько дней похода — и мы будем в Париже!».

Здесь показался конец многолетним трудам и неизвестности. Каждый надеялся найти в Париже, кроме удовлетвореннаго чувства долга и самолюбия, радости и удовольствия.

16-го марта полк переправился через реку Марну и 17-го стал подходить к столице Франции.

«Здравствуй, батюшко Париж!» — говорили солдаты, «как-то ты разделаешься с нами за матушку Москву?».

Вдруг сзади раздались крики: «направо, налево раздайсь!» — Это обозначало обыкновенно, что едет какая-нибудь важная особа и ей надо дать дорогу. Но тут дело было не так. Какой-то шутник подал крик, и солдаты дали дорогу козлу, шедшему при одной артиллерийской роте. От шуму козел во всю прыть бежал по готовой для него дороге, «Васька идет в Париж! направо, налево раздайсь!» — кричали солдаты, и всеобщий хохот ускорил длинный марш и сделал его не так чувствительным[2].

17-го числа Семеновский полк ночевал на биваке в виду Парижа, у Бонди. С балкона Булонскаго замка, где Император Александр остановился ночевать, были видны многочисленные огни, пылавшие перед биваками союзных армий и на занятых неприятелем позициях. Император положил с разсветом атаковать неприятеля и, заняв высоты, командующия Парижем, вступить с французами в переговоры. Всякое промедление с нашей стороны было гибельно, давая французским генералам средства притянуть к себе разсеянныя около Парижа войска, укрепить хоть наскоро деревни и возвышения, вооружить национальную гвардию и предоставить Наполеону время поспеть к угрожаемой столице. У нас различествовали в мнении о событиях наступившаго дня. Одни думали, что кровопролитие будет ужасное и жители Парижа погребут себя под его развалинами; другие полагали, что Париж надлежало защищать не на Бельвиле и Монмартре, а на берегах Рейна, и надеялись на скорую сдачу.

По диспозиции назначено было Раевскому, подкрепленному резервами графа Барклая-де-Толли, атаковать центр неприятельский, т. е. пространство между Пантом и Венсеном, особенно Бельвильскую высоту. Общую атаку велено было начать в 5 часов утра; но только Раевский и Барклай-де-Толли тронулись в означенное время, остальные не подоспели. Раевский с гренадерским корпусом долго выдерживал самостоятельно бой — до тех пор, пока не приняли участие в сражении правое и левое крыло союзников.

Настала пора решительной атаки центром; пробил час нанести последний удар французам и кончить девятилетнюю борьбу Александра с Наполеоном. Государь уже намеревался отдать гвардии повеление идти вперед и довершить победу, когда к нему явился французский офицер, который доложил Его Величеству: «Маршал Мармон просит прекратить военныя действия и условиться о перемирии».

Пока договаривались с французскими маршалами о сдаче Парижа, Император Александр некоторое время оставался на Бельвиле-Сен-Шомоне. Потом он объезжал стоявшие вблизи полки, поздравляя их с победою.

Сдача Парижа.

18-го марта 1814 года, в четвертом часу по-полудни, по линиям наших войск пролетело приказание прекратить огонь. Выстрелы заметно становились все реже и реже; лишь только вправо, у подошвы и на вершине Монмартра страшно ревели пушки и рев их сопровождался криками «ура». Но вскоре бой смолк и у Монмартра. Повсюду водворилась тишина. Солнце уже начало склоняться к горизонту, как помчавшиеся во все стороны адъютанты и ординарцы, с горы, на которой стоял Государь, стали возвещать войскам радостную весть о сдаче Парижа.

«Невозможно описать — говорит очевидец — того восторженнаго «ура», которое потрясло воздух, при передаче солдатам известия о падении Парижа. Крики «ура» под стенами столицы света то ослабевали, то опять увеличивались, переходя перекатами несколько раз от полка к полку».
«Все целовались между собою и поздравляли друг друга с победою. Неудержимо каждый стремился передать свою радость другому. Чувствовалось чувство русской безшабашной радости и веселаго раздолья. Загремела полковая музыка, раздались звонкия песни ротных запевал. Всюду шутки, смех, говор. Радость и веселие были написаны на лице каждаго».
«Шумное выражение нашей радости, наше ликование привлекало общее внимание парижан. У застав вывешивали на копьях скатерти и салфетки, заменявшия белыя знамена. Народ повалил к заставе, прося позволения взглянуть на русский лагерь, на что последовало разрешение, но только для однех женщин».
«Уже давно наступили сумерки; по линиям наших биваков зажглись огни. Солдаты стали варить кашицу и пить водку, принесенную из предместья Бельвиль. Вскоре в нашем полку был получен Высочайший приказ:
«к 7-ми часам утра следующаго дня быть всем войскам в парадной форме, стоять в густых колоннах и так ожидать прибытия Государя Императора».

Начались приготовления. Солдаты стали чистить свое платье, обувь и аммуницию, значительно попорченныя в походах. Наступление торжественнаго дня отняло у всех сон.

Вступление полка в Париж.

Незабвенный день 19-го марта начался прекраснейшим утром. Солнце взошло и осветило все пространство. Взорам Семеновцев представился Париж, с его многочисленными трубами и домами. Весенняя теплая погода как-бы разделяла общее торжество и увеличивала радость и веселие каждаго. Всех занимала одна и та-же мысль: «сегодня будем в Париже».

Наши офицеры, толкуя о предстоящих удовольствиях, в полной парадной форме прохаживались по шоссе. Колонны войск собирались и устанавливались. В седьмом часу, от Пантеонской заставы, выехал какой-то генерал с трубачем. На его плечи был накинут большой синий плащ, а на голову надета шляпа с черным плюмажем. Некоторые офицеры, видевшие его в Петербурге, узнали в нем Коленкура, бывшаго посла французов при петербургском дворе. Теперь он был уже не тот: он казался бледен и при встрече с знакомыми ему генералами и офицерами, горько и принужденно улыбался.

В девятом часу по колоннам наших войск раздалась команда: «смирно»... Воцарилась глубокая тишина. Перед фронтом нашей гвардии стоял, со шпагой в руке, новопожалованный фельдмаршал Барклай-де-Толли. Вдруг в воздухе раздалось восторженное «ура», возвестившее войскам прибытие Императора. Александр I-й с королем прусским ехал на любимой своей светло-серой лошади. Постоянно величественно-прекрасный Государь, этот раз в генеральском мундире, с Андреевской лентой и шляпою с белым султаном, имел вид особенно торжественный. Огромная свита обоих Монархов, генералы и офицеры различных держав, стройный и блестящий вид войска производили замечательный эффект. Зрелище было великолепное.

Вдали виднелся Париж, в который мы готовились вступить с триумфом. В сердце каждаго проскользнула как-бы электрическая искорка, которая зажгла почти во всех одинаковое чувство — чувство сознания своего достоинства, справедливой гордости и удовлетвореннаго русскаго народнаго чувства, Париж взят! Матушка-Россия и Москва отомщены! Забыты претерпенныя лишения слишком двухлетняго похода.

Обогнав все войска, союзные Монархи поехали вперед. За ними в небольшом разстоянии шли: прусская кавалерия, наша легкая гвардейская кавалерия, австрийские и наши гренадеры, 2-я гвардейская пехотная дивизия и, наконец, замыкала шествие наша 1-я гвардейская пехотная дивизия.

По мере приближения союзников к Парижу, толпы жителей, выходивших им на встречу, все более и более густели. Все спрашивали: «где Император Александр?» Один из офицеров русскаго генеральнаго штаба, ехавший впереди Государя, на вопросы любопытных постоянно повторял: «cheval blanc, panache blanc» (белая лошадь, белый султан). Мы шли с распущенными знаменами, барабанным боем и музыкой.

От Пантенской заставы союзные Монархи, а за ними войска следовали через Сен-Мартэнское предместье вдоль бульваров к Елисейским Полям. Народ толпился на улицах и даже кровли многих домов были покрыты любопытными жителями; в окнах были вывешены белыя скатерти. Ласковый привет Императора и несколько сказанных им слов, привели в восторг склонных к увлечению парижан.

Отборныя союзныя войска были предметом удивления парижан; в особенности рвались взглянуть на русских, представленных французскими журналистами в виде зверских татар людоедов, находивших вкус в детском мясе. Легко вообразить, как они были поражены военным изяществом русских мундиров, блеском оружия, здоровым видом и бодростью солдат, ловкостью и бойкою французскою речью наших офицеров. Сначала парижане принимали их за своих земляков-эмигрантов, но потом, убедясь в противном, стали осыпать похвалами врагов своих, удивляясь только тому, что наши солдаты, проходя по улицам Парижа, ни на что не обращали внимания и смотрели постоянно в одну сторону: причиною такого равнодушия к чудесам «столицы мира» была команда: «глаза—направо». Союзныя войска, сопровождаемыя восклицаниями: «Да здравствует Император Александр! Да здравствуют русские! Да здравствуют союзники!» достигнув Елисейских Полей, прошли церемониальным маршем мимо Государей. Дамы и мужчины хлопали в ладоши и махали платками; крики народа заглушали звуки музыки и бой барабанов.

Что касается гвардии, то, благодаря особенной заботливости о ней Государя, она, не смотря на трехлетние дальние изнурительные походы, являлась в самом блестящем состоянии. Вот отзыв о ней очевидца, находившагося в главной квартире Императора Александра, английскаго генерала Стюарта, впоследствии лорда Лондондери:

«Все, что можно сказать о русских резервах, останется ниже истины. Вид и вооружение их удивительны. Когда подумаешь о претерпенных ими трудах и сообразишь что некоторые из них прибыли с границ Китая и в короткое время прошли пространство от Москвы до Франции, исполняешься каким-то ужасом к исполинской Империи Российской».

В продолжение шествия союзных войск через Париж западныя аристократическия части города, так-называемыя предместья Сен-Жермэн и Сен-Онорэ, сделались поприщем демонстраций партии роялистов. Началом их послужило появление на площади Согласия (place de la Concorde), на которой был казнен король Людовик XVI, до пятидесяти молодых людей верхом с белыми кокардами и с белыми-же повязками на правой руке. Прочитав во всеуслышание воззвание Шварценберга, роялисты стали раздавать белыя кокарды и отправились в разныя стороны с восклицаниями: «Vivent les Bourbons! Vive Louis XVIII! A bas le tyran!» (Да здравствуют Бурбоны! Да здравствует Людовик ХVIII! Долой тирана!) Не довольствуясь тем, один из наиболее жарких роялистов, Состен де-ля Рошфуко (Sosten de la Rochefoucauld), предпринял вызвать демонстрацию против Наполеона. Отправясь на Вандомскую площадь, он обратился к собравшейся там толпе и с громким криком: «A bas Napoleon» (долой Наполеона) предложил сбросить его статую, стоявшую наверху колонны. Легкомысленные парижане мигом привязали веревки к шее бывшаго своего кумира и стали тащить его.

Кто-то из парижских городских властей тотчас довел об этих безпорядках до сведения Императора Александра. Государь, желавший только мира и спокойствия, при получении этого известия был возмущен этим поступком парижан и немедленно-же послал одну роту Семеновскаго полка водворить порядок. Не можем с достоверностью сказать, кто был офицер, командовавший ротою; но известно, что появления одной роты наших на Вандомской площади и просьбы офицера прекратить шум и разойтись, было достаточно чтобы бушевавшая толпа, которая несколько часов тому назад считалась нашими врагами, уважая волю нашего Государя, разступилась перед ротою и оставила свое намерение свергнуть статую Наполеона. Для избежания повода к подобным безпорядкам, в следующую-же ночь перепилили железный болт, на котором держалась статуя и, сняв ее с колонны, водрузили вместо нея белое знамя.

Стоянка в Париже.

Настал вечер. Войска, вступившия в Париж, получили приказание не занимать квартир в домах, а расположиться биваками на главных площадях. Семеновцы стали вдоль Елисейских Полей, неподалеку от дворца Талейрана, в котором остановился Государь. Победителям и побежденным необходимо было спокойствие. Улицы пустели, водворилась всеобщая тишина. Она казалась гробовою после гремевшей еще накануне военной грозы и волновавших грудь нашу разнообразных ожиданий и надежд, увенчанных теперь счастливейшими событиями. Все, что мы видели и чувствовали, было так изящно, велико, что воображению ничего не оставалось прибавить или украсить. Ночь пала. На улицах водворилось глубокое молчание, прерываемое иногда неслыханными до тех пор еще окликами часовых: «Кто идет?» и «Wer da?»

Как ни был приятен полный, спокойный отдых под липами Елисейских Полей, но если оставалось желать чего-либо, так это прибытия обозов, в которых именно теперь ощущался недостаток. Только на другой день, 20-го марта, рано поутру, наши офицеры были обрадованы прибытием своих деньщиков с багажем. Деньщики, на разспросы офицеров, где они так долго пропадали, разсказывали, что они вошли в город тоже парадом, вследствие приказа генералу Ставракову собрать их всех вместе, построить с обозом в колонну и ввести в Париж ночью, чтобы жители не заметили безпорядочнаго вида обоза и нестроевой команды.

В Париже Семеновцы простояли с 20-го марта по 22-е мая. Здесь была расположена одна только гвардия, остальныя войска были выведены в окрестности. В продолжение всего пребывания нашего в Париже нам жилось весело и хорошо. Благодаря попечениям Императора, продовольствие было отличное, одежда и обувь приведены в надлежащий вид. Благодушному расположению духа офицеров немало способствовало то, что здесь в конце апреля был роздан всем офицерам годовой оклад звонкою монетою, отпущенный Государем при переходе через границу Франции.

Единственно кто был недоволен стоянкою в Париже — это полковой маркитант Василий Лавров, который находился при полку с 1808 года и проделал с ним все походы — 1812, 1813 и 1814 гг. Комерция его здесь пошла плохо, потому что офицеры наши, стоявшие постоем по домам, пользовались полнейшим расположением хозяев: все их желания исполнялись с изысканною предупредительностью. Наши солдаты соблюдали величайший порядок и обходились самым дружеским образом с парижанами; рост-же их, простота образа жизни и самое неведение мест, куда они были заведены службою, все возбуждало любопытство французов.

Наши офицеры, в свободное от службы время, осматривали все достопримечательности города и пользовались всеми удовольствиями Парижа. Словом, золотаго времени не теряли даром. Тогда все доставалось легко. Даже билеты в театр для нас было нетрудно получить, не смотря на то, что у кассы стояли всегда толпы народа. Стоило только сказать, что русский офицер желает получить билет, и толпа моментально раздавалась, с готовностью давая дорогу русскому. Даже ремесленники и торговцы поступали с нами самым добросовестным образом. Переданныя им лишния деньги, по незнанию курса, даже по прошествии некотораго времени, возвращались обратно.

Что-же касается до отношений к нам французских офицеров, то естественно, что сознание своего ничтожества в данную минуту не могло совместиться с воспоминанием о столь недавней славе и помирить их с победоносными пришельцами, распоряжавшимися у них как у себя дома. Оскорбленное самолюбие и скрытая злоба не скоро могли изгладиться в их сердцах. В продолжение переговоров об отречении Наполеона французские офицеры, приезжая в Париж, скрывались и ходили в партикулярном платье, не смея являться на публичных сборищах в военной форме. Государь поэтому приказал немедленно обнародовать объявление, по которому он признает офицеров, находящихся в Париже, совершенно свободными и просит их, наравне с прочими гражданами, содействовать мерам, которыя надлежит принять для благоденствия Франции. Впоследствии, однако-же, наплыв французских офицеров, не занятых исполнением обязанностей службы и шатавшихся по улицам и гульбищам Парижа, подавал повод к частым столкновениям и дуэлям с союзными, и в особенности с прусскими, офицерами. Поэтому, во избежание таких безпорядков, нашим офицерам разрешено было ходить в статском платье. Эта мера была тем более приятна для наших, что ходить в мундире, в особенности в начале пребывания в Париже, было крайне стеснительно: народ указывал пальцем, а мальчишки гурьбою бегали сзади с криком «C'est un russe! c'est un russe!»

Если между французами и нашими союзниками бывали иногда столкновения, то это были лишь единичные, частные случаи; что-же касается до русских, то нам невозможно забыть ласковаго дружескаго обращения парижан. Дома и сердца их были постоянно открыты русским. Появление наших офицеров нередко возбуждало рукоплескания в театрах, где, особенно в первое время пребывания, гремели восклицания: «Vivent les russes!» Такой-же восторг встречал нас в кофейных домах, где сначала не хотели брать с русских денег. Признательность к нам французов была искренняя, непритворная. Многия селения просили как милости помещать в них раненных и больных офицеров наших, желая иметь возможность оказывать страдальцам всякое зависящее от обывателей пособие. Город, начиная с 30-го марта, предложил ежедневно даровые обеды на тысячу офицеров. Вообще русские обязаны парижанам благодарным воспоминанием: нигде более чем в Париже не благоговели перед доблестями Александра и не ценили подвигов наших войск.

Служба полка в Париже. Караулы.

Со времени вступления наших войск в Париж охранение внутренняго порядка было возложено на русскую гвардию. Гарнизонная служба была весьма серьезная и требовала каждый раз наряда почти двух баталионов. Полку приходилось заступать в караулы через пять дней в шестой, караулы делились на три отделения и находились в ведении генерал-губернатора города Парижа — Сакена. Все караулы 1-го отделения собирались на площади Согласия, где происходил развод с церемониею в присутствии Государя Императора, который приезжал ежедневно с громадною свитой, в числе которой находились и все маршалы Франции. Не перечисляя всех караулов, приведем только список одних офицерских:

1-е отделение: 1) к Государю Императору; 2) к генерал-губернатору; 3) к коменданту Ромешуару; 4) к хлебным и фуражным магазинам; 5) в Palais Royal; в театры: 6) Grand Opera и 7) Theatre Francais. 2-е отделение: 1) главная гауптвахта в Ратуше; 2) Bisetre (место заключения уголовных преступников); 3) в предместье St.-Antoine; 4) к воротам St.-Denis. 3-е отделение: 1) к Его Величеству Королю прусскому; 2) главная гауптвахта в Ecole militaire; 3) к главнокомандующему графу Барклаю-де-Толли; 4) На площади Mobert; 5) St.-Michel; 6) Enfer; 7) Hotel des Invalides; 8) Le pont Neuf и 9) на фабрику гобеленов.

Церемонии и парады.

Судя по сохранившимся полковым приказам, занятий строевых в Париже не производилось, за исключением одного полковаго ученья, произведеннаго на Марсовом поле 4-го мая. За то полку приходилось принимать участие во всех церемониях и парадах, повторявшихся очень часто в продолжение двухмесячной стоянки. Марта 20-го, по случаю заключения мира, 29-го — на площади Согласия, апреля 3-го — по случаю приезда Императора Австрийскаго, 22-го — на Карусельской площади, в присутствии союзных Монархов и Людовика ХVIII и, наконец, 18-го мая, в день заключения мира с Франциею.

Из этих парадов особенною торжественностью отличался парад в день праздника Светло-Христова Воскресенья.

Рано утром, 29-го марта, русская, прусская и баденская гвардии выстроились вдоль бульваров. Семеновский полк, в полной парадной форме, стал на Итальянском бульваре между деревьями. К 12-ти часам все войска заняли назначенныя им места на площади Согласия покоем: 1-я гвардейская пехотная дивизия, в четырех — дивизионных колоннах, спиною к саду Тюйльери, пруссаки и баденцы — спиною к мосту Согласия, 2-я гвардейская пехотная дивизия — лицом к первой. Посредине покоя возвышался высокий амвон, а на нем аналой со всеми священными принадлежностями, необходимыми для водосвятия и молебствия, которыя должны были совершать 7 русских священников в богатом облачении. Амвон находился на том самом месте, где несколько лет тому назад был казнен король Людовик XVI. Безчисленное множество народа толпилось на терассах Тюйльерийскаго сада и вдоль набережной реки Сены.

В 12 часов Государь Император и Король прусский объехали вместе войска при громких криках «ура». Потом союзные Монархи одни, без свиты, взошли на амвон. Началось благодарственное молебствие за дарованныя нам Всевышним победы и освобождение народов. Водворилась тишина. Восторженное религиозное настроение овладело всеми. Оно было сильно не только у нас, но даже между легкомысленными парижанами. По громадной площади отчетливо слышались не только голоса певчих, но и каждое слово дьякона. Все обратилось в слух.

Величественное зрелище представляла площадь, когда, в заключение молебствия, оба Государя преклонили колена на амвоне, а за ними все войско и народ. Многие читали вслух молитвы и утирали слезы. Солнце сияло в полном блеске и освещало своими лучами двух молящихся Государей, войска их, знамена, оружие и весь окружавший их народ. Монархи и войско пришли издалека, с дальняго севера и востока, они были чужды Парижу. И здесь, на площади, где несколько лет тому назад ревела дикая толпа, окружая эшафот с гильотиной и требуя казни своего короля, — здесь теперь чужое войско, чужие Монархи возносили молитвы Единому Богу! Зрелище было торжественное. По окончании молебствия Император Александр сошел с амвона и обнял маршалов Франции, некогда бывших нашими врагами, сказав, что у нас, русских, в обычае в этот день христосоваться с друзьями. При виде такого зрелища, народ единодушно воскликнул: «Да здравствует Александр!» За ним и все войско откликнулось дружным криком «ура». Затем Государь и прусский Король пошли вдвоем без свиты по рядам войск с певчими и священником, который кропил воинов святою водой. Наконец, 101 выстрел возвестил конец церемонии. Войска надели шапки; забили в барабаны, раздалась музыка и полки прошли церемониальным маршем мимо Государей.

Обратный поход в Россию.

Доведя войну до желаннаго конца и подписав мир в Париже, Государь осмотрел в последний раз войска и отправился в Лондон, обещая союзникам приехать осенью в Вену, где надлежало происходить окончательным совещаниям о делах Европы, ибо все державы более или менее пострадали от переворотов и продолжительных войн. Караулы сданы были русскими национальной гвардии, наша армия предприняла обратный поход из Франции; Сакен сложил с себя звание генерал-губернатора Парижа.

22-го мая Семеновцы выступили из Парижа, в 8 часов утра, через заставу Нельи к Сен-Жермэну. Обратный поход в Россию был совершен частью сушею до Шербурга, а отсюда морем почти до самаго Петербурга. Маршрут следования полка сушею был следующий: мая 26-го — Мант, 27-го — Эвре, 29-го — Берней, 30-го — Лизьё, 31-го — Аржанс, июня 2-го — город Канн (дневка), 3-го — Байэ, 4-го — Сен-Ло, 5-го — город Карантон (дневка), 7-го — Валон, 8-го — Шербург. Весь поход от Парижа совершен свободно; переходы назначены были небольшие и дневки частыя; генералу Потемкину были предоставлены все способы к тому, чтобы идти без всяких стеснений и не утомляя людей; поэтому полк не только не был в зависимости от других полков, следуя один совершенно самостоятельно, но иногда делал переходы побатальонно и даже поротно.

Приготовления к отплытию в Шербурге.

Во время пятидневной стоянки полка в Шербурге, с 8-го по 13-е июня, делались все приготовления к посадке на суда и принимались меры к месячному плаванию. Хлопот и забот было немало. Плавание по морю было делом совершенно новым; приходилось подумать об одном, и не забыть другаго, и предвидеть возможность третьяго. По инструкции, полученной от морскаго начальства, для перевозки Семеновцев предназначалось 4 корабля, на которых полк разместился следующим образом: на корабле «Юпитер» сел полковой штаб, три гренадерския роты, музыканты и все нестроевые; на корабль «Трех святителей» — 1-я, 2-я и 3-я роты; «Чесма» предоставлялась 4-й, 5-й и 6-й ротам, а «Память Евстолия» — 7-й, 8-й и 9-й ротам.

Возвращение в Россию.

Эскадра была поручена в командование адмирала Тэта, которому должны были подчиняться во всех отношениях как во время посадки, так и во время плавания. Адмирал, передав некоторыя приказания лично командиру полка, а некоторыя правила, касавшияся, большею частью, до нижних чинов, объявил в приказе, сообщенном полку 12-го июня. Правила эти заключались в следующем:

1) Нижними чинами на кораблях должна быть соблюдена совершенная чистота и опрятность.
2) Борты и полубортики никогда не должны открываться без позволения морских офицеров.
3) Долее позволеннаго времени огня нигде и никому не держать.
4) Расположение сухопутных чинов на кораблях совершенно зависит от капитана корабля, как от хозяина онаго, равно и перемещение оных в случае нужды.
5) Для сохранения здоровья нижних чинов приказать, чтобы они непременно занимались работами, какия случиться могут.
6) Касательно выдачи порции распорядиться на кораблях, как удобнее будет обще с согласия капитана корабля; о доброте же оной предписано от командующаго адмирала.

Во время плавания, офицеры наши, по взаимному соглашению с морскими офицерами, имели с ними одну общую артель. 12-го июня, накануне отплытия, на всех кораблях были отслужены молебны, а 13-го эскадра снялась с якоря.

Полк находился в море с 13-го июня по 18-е июля.

18-го, рано утром, после трехлетних странствований и перенесенных лишений и трудов, взорам Семеновцев представились издали Кронштадт, а правде его — Петергоф!

Стоянка в Петергофе.

В двенадцатом часу корабль «Трех Святителей» причалил к Петергофу, за ним второй, третий и четвертый, и вся эскадра высадилась на берег. Стоянка в Петергофе, продолжавшаяся с 18-го по 26-е июля, была для Семеновцев непрерывным празднеством. Сюда 20-го числа приезжал Государь, который не пропускал ни одного дня, чтобы не повидать свой полк; здесь, как-бы в воспоминание стоянки в Теплице и Франкфурте, по личному его желанию, почетные караулы были ежедневно наряжаемы от Семеновскаго полка. Петергоф сделался местом свидания Семеновцев со всеми теми, которых они оставили перед походом в надежде скораго возвращения. Родители, родственники, друзья, знакомые, все съехались сюда обнять и пожать руку своим детям, мужьям, братьям и друзьям. Вместе с тем, Петергоф сделался и местом сбора всех тех Семеновцев, которые по каким-бы-то ни было случаям уехали из армии раньше, — как, например, князь Трубецкой или подпоручик Толстой, оставившие полк еще в Германии и вернувшиеся в Россию для излечения от ран. К радостям совершенно семейнаго характера присоединились удовольствия и развлечения придворныя. Вдовствующая Императрица сама приезжала на наш бивак и устраивала различныя прогулки, увеселения и балы, на которые все офицеры постоянно удостаивались приглашения.

Вступаете в Петербург.

27-го Семеновцы выступили из Петергофа в Екатерингоф. 29-го были приглашены петербургским купечеством на роскошный обед, устроенный в Красном Кабачке, на котором присутствовал Цесаревич Константин Павлович, а 30-го торжественно вступили в Петербург. На другой день вступления был назначен церковный парад в Высочайшем присутствии 1-й гвардейской пехотной дивизии с ея артиллериею. На этот парад Цесаревич приказал дать всем штаб-офицерам и адъютантам лошадей из перваго кадетскаго корпуса, так как их лошади, при посадке на суда, были оставлены в Шербурге.

После вступления нашего в Петербург петербургское купечество, «будучи преисполнено отличным уважением и признательностью к подвигам Императорской победоносной гвардии», желало, при возвращении полков в столицу, ознаменовать свою радость тем, что всем унтер-офицерам, рядовым и нестроевым нижним чинам, в продолжение первых семи дней, раздавало, вместо угощения, по 25-ти копеек ежедневно на человека, а в восьмой день — по серебряному рублю на каждаго.

Освящение Георгиевских знамен.

Вскоре по возвращении полка в Петербург ему были вручены пожалованныя год тому назад Георгиевския знамена. 17-го августа происходила прибивка. Все штаб и обер-офицеры собрались в этот день к 5-ти часам в Зимнем дворце, в Георгиевской зале; сюда же прибыли от каждой роты фельдфебель, 1 унтер-офицер и по 3 рядовых и с баталиона по одному подпрапорщику. Поблагодарив представителей полка за сослуженную службу, Император Александр Павлович собственноручно прибил первый гвоздь к древку, а затем церемония прибивки происходила обычным порядком. На следующий день было назначено освящение вновь пожалованных знамен. Освящение происходило одновременно для всех полков 1-й гвардейской пехотной дивизии. Рано утром выстроились в густых взводных колоннах Преображенский полк у Михайловскаго замка, Семеновский — у дома Апраксина, Измайловский — у Мраморнаго дворца, Егерский и гвардейский экипаж — у Дерибасова дома. По приезде Государя на Царицын Луг, полки одновременно двинулись и стали на заранее обозначенныя места — баталионы каждаго полка в одну линию. Преображенцы — к теперешнему саду Великой Княгини Екатерины Михайловны, Семеновский — спиною к бывшему Ломбарду (теперь казармы Павловскаго полка), Измайловский — к Мраморному дворцу, а Егерский и гвардейский экипаж — к Летнему саду. В образовавшемся каре находились: Император с Императрицею, Цесаревич Константин Павлович, все члены Императорской фамилии и все высшее военное начальство. Тут же стоял приготовленный аналой и духовенство. Начался молебен и освящение знамен.

После окропления полков святою водою баталионы были повернуты кругом, а затем выстроены в три линии полковых колонн баталион за баталином. По окончании этого построения, по общей команде Государя Императора: «под знамена на караул», адъютанты вынесли новыя знамена перед середины баталионов, а затем церемониальным маршем закончилась церемония освящения знамен.

В день освящения знамен вышел следующий Высочайший приказ по армии:

«Воины! Год тому назад, в сей самый день, на полях Кульмских, где грудь ваша остановила стремление неприятеля в Богемию, приносил я вкупе с вами торжественное благодарение Всевышнему за неизреченное к Нам милосердие Его всегдашнее. Спутники ваши — мужество, храбрость, терпиние и любовь к вере и отечеству — увенчали вас новыми после того лаврами и отверзли врата Парижа; даровали мир и доставили лестное воину удовольствие возвратиться со славою в свое государство; оно признательно к службе и трудам, вами перенесенным. Именем его изъявляю я вам благодарность. От лица его приветствую с возвращением в отечество».

Но недолго пришлось полку отдыхать. Вскоре бегство Наполеона с острова Эльбы и начало войны в Германии всполошили Европу и вынудили Императора Александра Павловича двинуть свои войска, чтобы водворить порядок в Европе. Гвардия выступила в поход, но, подойдя к городу Вильно, было получено известие о Ватерлооской битве, и войска к 13-му октября 1815 года возвратились в Петербург.



ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Полк. арх. Исход. журнал 16-го марта.

[2] Походныя записки подполковника И. Р. — История л.-гв. Павловскаго полка.

История Лейб-Гвардии Семёновского полка.

Публикуется по изданию: История Лейб-Гвардии Семёновского полка. Составил Лейб-Гвардии Семеновского полка поручик П. Дирин. - Санкт-Петербург, типография Эдуарда Гоппе, 1883. Оцифровка текста, html-вёрстка - Тимур Белов, 2013. При использовании текста ссылка на эту страницу обязательна.