Дирин П.П. История Лейб-Гвардии Семёновского полка.

Глава XXV. 1820 год.

Отъезд Государя. — Безпорядки в ротах 1-го баталиона. — Сбор полка на площади. — Арестование полка. — Заключение 1-го баталиона в крепости и высылка 2-го и 3-го из столицы. — Донесения. — Приказ российской армии. — Сформирование полка в новом составе. — Окончательное расформирование полка. — Суд и сентенция. — Судьба старых Семеновцев.

Отъезд Государя.

В 1820 году оканчивается непосредственное участие Императора Александра I-го в жизни полка. Император, удрученный заботами государственными и политическими, был вынужден вверить любимый полк попечению других. Роль умиротворителя Европы требовала выезда Александра I-го из пределов России. В июле двадцатаго года, перед отъездом в Варшаву, Государь совершенно неожиданно приехал в полковой гошпиталь, где находилась дежурная комната, чтобы повидаться и проститься с своим полком. Офицеры, не ожидавшие его приезда, через несколько времени все собрались и были осчастливлены милостивым разговором Императора. Обойдя все комнаты и поговорив с каждым ласково, Государь обратился ко всем собравшимся со словами: «Прощайте, господа, будьте здоровы!» и затем уехал. Тяжело, грустно отозвались эти слова на душе офицеров; как будто какое-то безотчетное предчувствие заставляло их бояться, что эти слова будут последними, которыя им приходилось слышать из уст обожаемаго Монарха[1]. Долго, молча, оставались они на месте, не предвидя еще, какия последствия будет иметь для них разлука с тем, который их любил и холил, воспитал, образовал, выдвинул перед остальными товарищами по оружию, вел их к славе и который, наконец, вручил им георгиевское знамя.

Перед отъездом за-границу, командиром полка был назначен полковник Шварц, вместо генерал-адъютанта Потемкина, получившаго 2-ю гвардейскую пехотную дивизию, а гвардейским корпусом командовал генерал Васильчиков. Кратковременное командование полковника Шварца гибельно отозвалось на судьбе полка. Воспоминания о нем тесно связаны с безпорядком, происшедшим в полку осенью 1820 года. Как ни тяжело касаться события, омрачившаго полутора-вековую жизнь полка, и возобновлять ее в памяти, но если нам приходилось наряду с подвигами и доблестями, выказанными полком в разных случаях, его заслугами и отличительно хорошими чертами, упоминать о некоторых, неизбежных в жизни, как единичной, так равно и целой корпорации, недостатках, шероховатостях, а подчас даже и дурных сторонах, то, конечно, факт, имевший такия гибельныя последствия как событие 1820 года, не может быть обойден молчанием.

Самый факт события представляется, по общему свидетельству современников и из выводов военно-судной коммиссии, разсматривавшей дело, весьма несложным. Новый командир полка, полковник Шварц, был человек безкорыстный и трудолюбивый, но ограниченный. Педантическая его строгость, доходившая иногда до жестокости, и вместе с тем соединенная с нерешительностью, отсутствие всякаго такта — повели к тому, что, вступив в командование полком, он на первых-же порах вооружил против себя всех, от штаб-офицера до рядоваго. Непоследовательность его требований явно шла в ущерб службе и, вместе с тем, сбивала с толку как офицеров, так и нижних чинов. Первых он отстранял от вмешательства в дела управления и обучения подведомственных им частей; со вторых, как говориться, драл три шкуры. Офицеры сдерживали свое неудовольствие и лишь изредка, чтобы облегчить накипевшую горечью и жалостью душу, сетовали начальнику корпуснаго штаба Бенкендорфу; нижние чины терпели и возлагали надежды на авось, — но авось не приходило, участь их не изменялась и требования не уменьшались, и, наконец, стали сопровождаться несправедливостями и презрением чувства личнаго достоинства, которое Император всеми мерами старался поддержать и развить. Постоянные смотры у полковаго командира по десяткам, с глазу на глаз, в отсутствие непосредственных начальников были особенно тяжелы. И вот, в злополучный день 16-го октября, вечером, за день до вступления в городской караул, Государева рота решилась просить своего командира исходатайствовать на следующий день отмену десятка, чтобы иметь время приготовиться к караулу. Вместе с тем нижние чины просили заступничества за них, заявив, между прочим, полную готовность добросовестно исполнять все требования службы и преданность свою Государю и отечеству. Командир роты, капитан Кошкарев, в душе сочувствуя заявлению нижних чинов, обещал довести их просьбу до сведения начальства, но, заметив им между тем незаконность самаго способа принесения имя жалобы, — во-первых, как колективной, а во-вторых, как принесенной в незаконное время, — приказал им разойтись и лечь спать. Приказание было тотчас исполнено.

Безпорядки в ротах 1-го баталиона.

Капитан Кошкарев из роты отправился прямо к баталионному, а потом к полковому командиру. Не застав дома полковника Вадковскаго, Кошкарев оставил у него краткую записку о всем случившемся. Полковник-же Шварц, выслушав словесное донесение, ограничился форменною фразою: «наблюдать за порядком и ожидать утром дальнейших приказаний».

Между тем полковник Вадковский, возвратясь домой довольно поздно и узнав из записки о происшедшем, не счел нужным ехать в казарму, чтобы, как он объявил впоследствии, — «не встревожить людей своим внезапным приездом». На следующий день, в 7 часов утра, Вадковский прибыл в роту Его Величества, приказал людям собраться, но, вместо строгаго разбора дела, стал доказывать им важность вины их. В ответ на его увещания и упреки, люди покорно просили его довести до сведения начальства, что «безпрестанная чистка и беление аммуниции не только истощили их средства, но даже не позволяли им в воскресные дни исполнять христианския обязанности». Вадковский приказал роте разойтись и донес о всем полковому командиру, который, выслушав его словесный рапорт, отвечал, что поспешит довести о том до сведения начальства, и тогда-же приказал полковому адъютанту донести о всем бригадному командиру Великому Князю Михаилу Павловичу, а сам уже в десять часов утра, на разводе, доложил о происшедшем безпорядке начальнику штаба, генерал-адъютанту Бенкендорфу, который тотчас поехал к командующему корпусом генерал-адъютанту Васильчикову и довел до его сведения о всем случившемся. Ужасное слово: «взбунтовалась Государева рота» было произнесено громогласно. Немедленно надлежало усмирить бунтовщиков и вот генерал Васильчиков приказывает своему начальнику штаба отправиться в казармы, произвести изследование и открыть зачинщиков. Допрос генерала Бенкендорфа, совместно с командиром бригады Великим Князем Михаилом Павловичем, не повел ни к чему; они могли только вывести заключение, что люди ни на кого и ни на что не жалуются, кроме как на командира полка, сознают и раскаиваются во вчерашнем своем поступке, т. е. что вышли в корридор после переклички и не исполнили требования фельдфебеля вернуться в свои комнаты, до тех пор, пока не прибыл их ротный командир и не возобновил приказания[2].

Опросив роту, начальник штаба распустил людей, приказав баталионному и ротному командирам представить ему, к восьми часам вечера, письменные рапорты о всем случившемся. В три часа пополудни Вадковский и Кошкарев сошлись вместе для составления донесений генералу Бенкендорфу. В это-же самое время Вадковский получил приказание Великаго Князя Михаила Павловича тотчас явиться к нему во дворец. Его Высочество спросил у него: «что делается в полку и не заметно-ли какого-либо безпорядка?» Вадковский отвечал, что, сколько он мог заметить, все было в надлежащем порядке, и вместе с тем просил Великаго Князя взыскать с виновных, не доводя об этом несчастном происшествии до сведения высшаго начальства. Великий Князь согласился исполнить его просьбу, но с тем, чтобы он тотчас поехал в роту Его Величества и заставил нижних чинов раскаяться в их проступке. Приказание было исполнено. Прибыв в роту, Вадковский собрал ее и стал вразумлять, доказывая всю важность их вины и требуя, чтобы указали зачинщиков; но последнее оказалось безуспешно. Полковник вернулся обратно к Великому Князю для доклада и здесь случайно застал генерала Бенкендорфа, который отдал ему приказание в тот-же день к 8-ми часам вечера привести роту в корпусный штаб, рядовых в шинелях и фуражках, унтер-офицеров в киверах, при холодном оружии; при роте приказано было находиться полковнику Вадковскому и капитану Кошкареву. Отдавая это приказание, начальник штаба был столь обязателен, что сам пояснил причину такого ночнаго похода. «Корпусный командир, сказал он, желая видеть людей, но, будучи сам нездоров, а по сему в невозможности приехать в полк, требует их в штаб для учинения им допросов»[3]. Вадковский отправился к командиру полка, чтобы донести ему о полученном приказании, но нигде не мог отыскать его и потому передал приказание начальника штаба дежурному по полку, штабс-капитану Рындину.

В темный осенний вечер рота Его Величества, выйдя из казарм, двинулась, в сопровождении гулявшаго в воскресный день народа, к штабу гвардейскаго корпуса и к восьми часам построилась на площади против штаба, где в сенях уже ожидали ее генералы Васильчиков и Бистром. Командующий корпусом приказал ввести роту в экзерцир-гауз, освещенный и уже занятый двумя ротами Павловскаго полка. Отпустив из манежа всех барабанщиков и флейщиков домой, Васильчиков объявил роте, что она арестована, и, приказав Павловцам окружить ее, отправил в Петропавловскую крепость.

Придя в крепость, рота, в составе 167-ми человек, была сдана коменданту, генерал-лейтенанту Сукину; офицеры же и унтер-офицеры отпущены домой. При опросе арестованных крепостным плац-майором Подушкиным, нижние чины отвечали, что «они ни малейшаго сопротивления не делали и не будут делать, хотя-бы поставили караулить их только одного солдата, что все приказания начальства, как теперь, так и прежде, они исполняли с усердием, из повиновения они не выходили и не выйдут, наконец, что они просят помилования у начальства»[4].

Так кончилось первое действие драмы, которой название еще в самом зародыше, вероятно, для большаго эффекта, варьировали: одни называл его бунтом, другие — возмущением. Затем были приняты все меры, чтобы дать происшествию окраску, соответственную этим названиям. Но как ни старались раздуть, однако, бунтовскаго духа не добились; вышел безпорядок, но сохранилась полная готовность повиноваться приказаниям и воле начальства.

Из крепости Вадковский и Кошкарев, по приказанию генерала Васильчикова, отправились к командиру полка, чтобы донести ему обо всем происшедшем и вместе с тем испросить приказания о наряде на следующий день, вместо роты Его Величества, людей других рот. Полковник Шварц решил взамен ея нарядить по 20-ти человек с каждой роты. С этим приказанием Вадковский поехал в баталион, предупредить фельдфебелей о том, чтобы наряд был исполнен и караулы разсчитаны. В ротах он нашел все в обычном порядке; люди все спали, за исключением должностных, так как был уже двенадцатый час ночи. Около одной из рот Вадковскому случайно встретился полковой адъютант Бибиков. Узнав причину поздняго посещения Вадковским казарм, Бибиков тотчас-же отправился в полковую канцелярию, чтобы сделать надлежащия распоряжения для новаго караульнаго наряда. И вот, в полночь, начинают вестовые ходить из рот в роты, будить фельдфебелей; те, в свою очередь, будят капральных унтер-офицеров и ефрейторов, а эти последние — по пяти человек с капральства. Обычная тишина и спокойствие нарушены. Те, которым выпала очередь попасть в наряд, вставали, чтобы построиться к разсчету; другие, разбуженные шумом и разговорами, прислушивались и старались объяснить себе причину такой непонятной и необычайной суматохи. Менее чем через полчаса весь полк уже был разбужен, некоторые чистили аммуницию, большинство толковало между собою о происшествии в Государевой роте, не зная еще, что она арестована[5].

Между тем унтер-офицеры и музыканты роты Его Величества вернулись из манежа в казармы; рядовой 2-й фузелерной роты Павлов, будучи отпущен со двора и узнав из их разговоров об аресте гренадерской роты, возвратился домой и передал роковую весть товарищу своему Чистякову, говоря, что следует заступиться за гренадер и выручить их. Чистяков долго оставался в нерешимости, что делать; потом вдруг вскочил с кровати, выбежал в корридор и закричал: «выходи на перекличку!» Уже и без того заинтересованные и наэлектризованные нижние чины, разбуженные этим вызовом, выбежали из комнат, где между тем Павлов кричал: «Нет Государевой роты, она погибает!» Фельдфебеля в роте не было, так как его потребовали в канцелярию для получения от полковаго адъютанта приказаний на счет предстоящаго караула. Унтер-офицеры, услышав крик, стали унимать солдат и приказывали им разойтись, но все их усилия были напрасны; толпа в корридоре более и более увеличивалась, волнение сделалось общим. Дежурный по роте успел донести о происшедшим безпорядке ротному командиру, штабс-капитану Левенбергу, который поспешно прибыл в казарму, нашел часть своей роты в строю, а другую, преимущественно женатых, в комнатах. Узнав, в чем дело, Левенберг приказал роте разойтись; в то-же время он сам был потребован полковником Шварцом[6].

Вслед за безпорядками возникшими во 2-й фузелерной роте, начались такие-же и в первой. Тот-же самый Павлов склонил рядоваго Васильева известить 1-ю фузелерную об отводе Государевой роты в крепость. Еще до сбора своих товарищей в корридоре, Васильев побежал в первую роту и при помощи рядоваго Кузнецова поднял ее на ноги. В самый разгар этой суматохи прибыл в роту командовавшей ею поручик Тулубьев. Увидя собиравшихся солдат, он спросил, зачем собрались они, и получил ответ, что: «Государева рота погибает, и все мы готовы погибнуть вместе с нею». Несколько голосов крикнули: «направо!» и все бывшие в строю побежали в казарму 2-й роты, а Тулубьев, оставшись в корридоре с унтер-офицерами и несколькими рядовыми, не вышедшими из комнат, послал верховаго к баталионному командиру с известием о случившемся безпорядке.

Уже было за полночь, когда солдаты 1-й роты толпою ворвались в казарму 2-й. Там некоторые из людей ложились спать; другие оставались в комнатах, ожидая возвращения Левенберга, но, услышав шум в корридоре, снова вышли туда. Обе роты смешались вместе и с криками: «пойдемте в 3-ю роту!» выбежали из казармы, где остались фельдфебель, унтер-офицеры и многие из солдат, успевших одуматься.

Между тем в 3-й роте все было спокойно; одни приготовлялись к караулу, другие спали; дневальный и часовой стояли на своих местах. Дежурный унтер-офицер, узнав о безпорядках в других ротах, отправился с донесением о том к своему ротному командиру — капитану Муравьеву-Апостолу. В его отсутствие люди 1-й и 2-й рот появились под окнами 3-й и стали вызывать ее присоединиться к ним; некоторые стучали в ворота и двери, но часовой не впускал их. Когда, в исходе перваго часа, разбудили Муравьева, он тотчас стал одеваться и приказал дежурному возвратиться в роту и смотреть, чтобы никого не впускали в казарму; но это приказание не могло быть исполнено: люди 1-й и 2-й рот уже вломились в корридор и вызывали к себе 3-ю роту[7].

В этот момент в роту приехал Вадковский. Появление баталионнаго командира возстановило тишину и спокойствие; люди, на сколько им позволяла теснота, выстроились и выровнялись. На вопрос полковника — отчего такое сборище без приказания начальства? — солдаты отвечали, что они без роты Его Величества покорными быть не могут. Вадковский сказал им, что «не их дело мешаться в распоряжения начальников», и приказал готовиться к караулу, на что они отвечали, что «начальству никогда сопротивляться не хотели, что к караулу будут готовы, но не иначе как с головою, т. е. с ротою Его Величества: без нея — не к чему пристроиться»; вместе с тем, они изъявили намерение идти к полковнику Шварцу и просить его об освобождении Государевой роты. Полковник Вадковский был поставлен этим заявлением в большое затруднение; излишняя строгость, как и слабость, равно могли быть гибельны. Впоследствии он объяснял на суде свое положение:

«действовать строго и решительно, употреблять угрозы было бы нелепостью, потому что шумящая толпа, забыв дисциплину, могла бы ослушаться; а отсюда могло бы произойти то, что мятежники, проявив презрение к его чину и званию, познали бы свою силу, потеряли бы к нему уважение и тем лишили бы его возможности остановить их; они бы могли в его же присутствии вырваться из роты, разбежаться по полку, разыскивать полковаго командира, ворваться силою в кабаки и тем, может быть, могли бы нарушить спокойствие во всем городе».

В силу этих соображений, Вадковский решил опереться на доверие и любовь к нему подчиненных; он в этом видел единственное оружие, которым можно было действовать, и единственную препону, которая могла остановить их стремления. Он приказал и получил обещание ждать его в 3-й роте в продолжение часа, для того чтобы иметь время по начальству донести о происшедшем и испросить для своего баталиона прощение. Настоящая же цель часовой отлучки Вадковскаго, по его словам, была — уговорить полковника Шварца самому приехать в баталион, или, по крайней мере, испросить у него приказания, приличныя случаю[8].

Вскоре по отъезде баталионнаго командира, в роту прибыл капитан Муравьев-Апостол. Войдя в корридор, он нашел своих нижних чинов в строю; люди же прочих рот толпились по флангам и сзади строя. Капитан, обратясь к фельдфебелю, потребовал от него отчета, как мог он допустить роту собраться и кто пропустил в казарму нижних чинов других рот? Фельдфебель отвечал, что люди 1-й и 2-й рот ворвались насильно и вызвали к себе 3-ю роту. Тогда он, обратясь к роте, стал увещевать ее:

«Не увлекайтесь примером товарищества, — говорил он; — в продолжение четырехлетняго командования ротою, я заслужил вашу доверенность и любовь — не губите себя и меня вместе».

Солдаты, повинуясь голосу любимаго начальника, собрались уже разойтись, как вдруг с леваго фланга раздались голоса: «Не расходись, не отставай!». Раздраженный Муравьев бросился к солдатам других рот, возмущавших его людей, и закричал: «Кто дал вам право придти в мою роту?» и приказал им расходиться, на что они отвечали ему, что баталионный командир, найдя их тут, приказал им дожидаться его возвращения. Тогда же на правом фланге раздался крик: «Направо! Пойдем во 2-ю гренадерскую!» и неожиданным напором, люди 1-й и 2-й рот увлекли с собою часть 3-й роты. Капитан Муравьев, приказав фельдфебелю не выпускать остальных его людей из казармы, сам бросился за побежавшими и привел всех своих назад. Собрав роту, он успокоил солдат, сказав им, что к разсвету надо одеваться в караул и что они осрамят полк, если узнают причину их неявки; солдаты отвечали, что все у них готово, и что от службы они не прочь. Он приказал им разойтись по камерам и лечь спать, прибавив при этом, что от них не отойдет до получения дальнейших приказаний. Успокоенная 3-я рота заснула. Утомленный Муравьев отправился вместе с пришедшим из 1-й роты поручиком Тулубьевым в фельдфебельскую комнату ожидать Вадковскаго[9].

Сбор полка на площади.

Казалось, в 3-й роте водворился порядок, но вдруг, в третьем часу ночи, несчастная случайность испортила все. В это время возвращался домой с придворнаго маскарада караул. Увидя на лестнице вооруженную команду, возбужденные солдаты приняли ее за конвой, присланный их арестовать; раздались крики: «хватать идут!» и люди 1-й и 2-й рот бросились вон из казарм; за ними побежали многие люди 3-й роты. Поток прорвался. Тщетно капитан Муравьев и поручик Тулубьев старались его удержать; ничто не помогло. На полковом дворе собирался уже почти весь полк. Офицеры поспешили туда приложить все усилия возстановить порядок в массе[10].

Оставим на время полк и проследим за полковником Вадковским. Что могло его задержать? Он обещал вернуться через час, но прошло слишком два часа, а его все еще не было. Из 3-й роты Вадковский поехал к полковому командиру, жившему в казармах (в теперешнем командирском доме), но не застал его дома. Чувствуя, насколько время было дорого, не желал потерять доверия нижних чинов и уверенный, что начальство не замедлит снабдить его приказаниями или советом, поехал он к бригадному командиру. Донеся ему о положении дела, Вадковский получил приказание ехать к начальнику штаба. Генерал Бенкендорф, выслушав его донесение и неоднократное напоминание, что 1-й баталион ожидает своего командира, послал Вадковскаго собрать своих адъютантов, а затем явиться к корпусному командиру. Васильчиков, узнав о всем случившемся, спросил мнения и совета Вадковскаго, какия меры он находит полезными для возстановления порядка. Вадковский высказал два совета: первый, чтобы генерал сам ехал в полк, а второй — чтобы возвратили роту Его Величества. Последний совет он мотивировал тем, что эта рота не одна была виновною — следовательно, весь полк должен был терпеть одинаковое с нею наказание; возвращение же роты Его Величества, возстановив порядок и тишину, помешало бы этому несчастному случаю разгласиться; при этом он заметил, что, при возвращении роты, полк на другой день вступит в караул, и тем само собою прекратятся всякий шум и ропот. Главная-же причина его просьбы была та, что, предвидя гласность этого происшествия и, вместе с тем, огорчение, которое будет сделано Государю, и, страшась влияния, которое оно могло иметь на народ и войска, он считал необходимым какими-бы-то ни было мерами в ту-же самую ночь установить порядок и тем самым утаить от народа описанное происшествие; по смене-же с караула корпусный командир всегда волен был-бы определить наказание, какое ему заблагоразсудилось-бы. На эту просьбу Васильчиков, посоветовавшись с генералом Бенкендорфом, ответил, что роту Его Величества ни под каким видом не возвратит, так как такая мера могла-бы показаться слабостью со стороны начальства; ехать самому тоже отказал, но приказал Вадковскому объявить собравшимся, что корпусный командир прибудет в полк к 8-ми часам утра и сам сделает инспекторский смотр. Тут-же поручил он генералу Бенкендорфу нарядить на следующий день в караул л.-гв. Измайловский полк, а Вадковскому приказал послать к генерал-губернатору графу Милорадовичу, офицера с донесением о влиянии, которое будет иметь переданное им в полк приказание[11].

Был уже третий час ночи; темная октябрьская ночь с трудом позволяла распознать на площади, между полковою церковью и госпиталем, кучки солдат разных баталионов, разбуженных и встревоженных некоторыми людьми 1-й и 2-й рот; толпа мало-по-малу росла; ротные командиры, извещенные о сборище, собрались и, блуждая в темноте, употребляли все усилия, чтобы собрать своих людей; фельдфебелей и унтер-офицеров не было ни одного, потому что они оставались в казармах. Между тем уже кое-где с нижними чинами смешивались кучки простаго народа, шедшаго из слобод к ежедневным своим занятиям в город[12].

В таком положении застал полк Вадковский по возвращении своем от Васильчикова. Передав толпе приказание корпуснаго командира, он стал увещевать их, чтобы они разошлись, легли-бы спать и приготовились-бы к назначенному смотру. Солдаты, выказывая все знаки наружнаго уважения, сняв фуражки, выслушали баталионнаго командира, но тем не менее не расходились, объявив, что будут ждать возвращения роты Его Величества[13].

В 4 часа утра генерал Васильчиков сам поехал к генерал-губернатору с донесением о происшедшем в Семеновском полку, разбудил его и просил вступиться в это дело и поговорить с солдатами, сказав: «Солдаты вас любят, и, кроме вас, некому нам помочь». Граф тотчас поехал в полк и, войдя на площадь, обратился к солдатам: «Что это, братцы, так-ли я вас привык видеть — в толпе и непослушании?»[14]. Нет сомнения, что еслибы можно было заранее предвидеть приезд графа, то старший из присутствовавших на площади офицеров, произнеся магическое слово: «смирно!» — унял-бы говор, тем более, что люди сами желали-бы слышать слова его и возстановили-бы тишину. Но граф подъезжал к отдельным кучкам в темноте. Когда он говорил на одном пункте площади, на другом, где не знали о его приезде, за общим говором, нельзя было слышать слов его[15]. На увещания графа солдаты, снимая фуражки, отвечали, «что они готовы перенести всякия наказания, какия угодно будет начальству на них наложить, но терпеть притеснений полковника Шварца не в состоянии, равно не могут построиться, потому что, за нахождением роты Его Величества под арестом, не к кому пристроиться»[16]. Между тем генерал Васильчиков поехал в корпусный штаб, где хотел выждать последствия посещения графом полка.

Немного спустя прибыл на площадь генерал-адъютант Бенкендорф, с известием, что командующий корпусом немедленно прибудет к полку и приказывает ему построиться. Слова эти не произвели должнаго действия; почему начальник штаба тотчас-же возвратился к Васильчикову, который, узнав, что полковник Шварц скрылся, отрешил его от командования полком и поручил полк генералу Бистрому 1-му[17]. Между тем старый командир полка, генерал-адъютант Потемкин, полагая личным влиянием своим на людей водворить тишину, испросил разрешение Васильчикова ехать на площадь. Приезд его, благодаря силе привязанности к нему прежних подчиненных, уже почти возстановил между ними порядок и повиновение. Едва завидев любимаго начальника, люди окружили его, с большим вниманием выслушивали его упреки; многие проливали слезы; некоторые уже строились, но внезапный приезд генерала Бистрома как-бы напомнил им причину их сборища и как-бы укоренил в них намерение не отступать от требования роты Его Величества[18]. По прибытии к полку Бистром объявил ему волю корпуснаго командира. 2-й и 3-й баталионы начали-было строиться, и линии их, не взирая на темноту, стали уже обозначаться, но в это время люди 1-го баталиона, толпясь между этими линиями, препятствовали становиться в порядок, и снова полк смешался в одну массу.

Арестование полка.

Видя, что все принятыя меры не прекращают развившагося волнения, генерал Васильчиков решился лично ехать на площадь, но прежде того приказал генералу Бистрому, в то время когда он будет говорить с людьми, занять Семеновския казармы лейб-Егерским полком, генералу-же Орлову, со вверенным ему Конногвардейским полком, — приблизиться к площади. В 6 часов[19] прибыл к полку командир корпуса. Говор умолк. Васильчиков объявил людям,

«что рота Его Величества ослушанием и своевольством сделалась виновною, что за сие арестовал он ее и велел предать суду, что до Высочайшаго разрешения ни под каким видом не освободит он ея ни от суда, ни от ареста; что, наконец, и они все сделались виновными, ибо не послушались приказания начальства, а потому и приказывает им самим идти тотчас под арест в крепость»[20].

Такая решительность прекратила разом весь шум и все требования[21]. Приказание корпуснаго командира было исполнено безпрекословно[22]; все, без всякаго конвоя, двинулись по направлению к крепости; хотя ряды и не соблюдались и полк не построился, но он прошел по городу спокойно, без нарушения порядка[23]. Офицеры пошли с полком при своих ротах. Любопытным, которые попадались на дороге и спрашивали куда идут, солдаты отвечали: «в крепость на работу»[24].

Заключение 1-го баталиона в крепости и высылка 2-го и 3-го из столицы.

Так окончилось второе действие Семеновской драмы; за ним последовали предварительныя меры наказания виновных и затем самый приговор. Утром 19-го октября в крепость прибыл граф Милорадович с командующим корпусом, пригласив также идти с собою дежурнаго генерала Закревскаго, в котором «накануне с удовольствием заметил особливое уменье обходиться с солдатами». Обойдя казематы, Милорадович объявил людям, что покорность, ими изъявленная, дает ему охоту ходатайствовать за них; что они, в ожидании решения их участи, отправляются в поход и спросил, может-ли он ручаться за их поведение вперед, и будут-ли они стараться заслужить свою вину и сделаться достойными служить Государю? Солдаты единогласно отвечали, что заслужат свою вину и умоляли Милорадовича испросить им прощение. Только один из рядовых 5-й фузелерной роты Торохов сказал в полголоса: «пойдем, когда отдадут нам первую роту». Генерал Закревский, услышав эти слова, доложил о том Милорадовичу, который, подойдя к Торохову, велел посадить его под арест; когда-же Торохов закричал: «ребята, за меня!» его вытолкали вон и приказали содержать особо. Затем Милорадович, обратясь к роте, сказал:

«Вот как один бездельник мешает мне делать добро и губит своих товарищей! Много-ли таких между вами? Подобных злодеев надо истребить для чести имени солдата!».

На это все единогласно отвечали, что он один виноват и что вся рота готова, исполнить приказание начальства. Увидя в крепости лейб-гренадер, граф Милорадович отослал их назад, снял часовых у всех казематов, где были размещены Семеновцы и, объявив им, что они остаются арестантами, поручил самим смотреть друг за другом. «Слушаем, ваше сиятельство! — отвечали они — будем смотреть сами за собою и ослушников не будет»[25].

Генерал Васильчиков, заключив 1-й баталион, в числе 742 человек, в крепость, счел в то-же время необходимым удалить остальные из столицы. Вследствие этого, 18-го числа командующий полком получил предписание приготовить людей к выступлению[26], 2-му баталиону приказано следовать в крепость Свеаборг, на судах, приготовленных в Кронштадте, 3-му — идти сухим путем в Кексгольм; оба они должны были идти под начальством своих штаб- и обер-офицеров, без конвоя, в полной походной аммуниции, но без ружей и тесаков. На следующий-же день, в 7 часов утра, к командиру корпуса был потребован полковник Вадковский. Отблагодарив его в самых лестных выражениях за усердие его при исполнении им своих обязанностей во время последних событий, Васильчиков предложил ему принять во временное командование, помимо 1-го баталиона, еще и 2-й, с тем, чтобы отвести его в Свеаборг, прибавив при этом, что он «надеется, что под его начальством люди, сохранив должный порядок, тишину и устройство, не замедлят возвратить полку благорасположение и прощение Государя Императора». То-же самое было повторено и нижним чинам, которым затем прочитали приказ об отрешении полковника Шварца от командования полком; Вадковскому был дан час времени, чтобы проститься с родными и изготовиться к походу[27].

В 11 часов 19-го числа оба баталиона, при всех своих штаб- и обер-офицерах, выступили из С.-Петербурга. 2-й, под начальством полковника Вадковскаго, сел на три приготовленные штимбота, сопутствуемый ветром и дождем, и отплыл в Ораниенбаум[28]; 3-й, под командою полковника Яфимовича, выступил пешком по выборгской дороге. Над первым баталионом, подавшим повод к беспорядкам, был наряжен военный суд, под председательством генерал-адъютанта Левашова, состоящий из ассесоров: генерал-майора графа Гурьева и Сухтелена, полковников: л.-гв. Преображенскаго полка князя Голицына, Московскаго — Аничкова, Павловскаго — Бергмана и лейб-гренадерскаго — Шипова[29].

Со времени заключения 1-го баталиона в крепость, солдаты были размещены в казематах, поротно; сюда-же были переведены и все те нижние чины, которые не выходили ночью на площадь, — следовательно, совершенно непричастные к делу. После этого всякое сообщение заключенных с оставшимися в казармах было прервано. Хлеб, приготовляемый до тех пор в казармах, стали печь в крепости. Женам нижних чинов строго запрещено было посещать мужей своих[30]. Положение солдатских семейств, оставшихся сначала без всяких средств и опоры, улучшено тем, что на каждое из них определено было военным министром отпускать по 50 коп. в сутки. В то-же время предписано было генералу Бистрому: 1) сделав всему оружию опись, перенести его из казарм в цейхгауз полка; 2) имущество нижних чинов оставить на тех самых местах, где оно находится; 3) людям оставшимся в казармах, запретить всякую отлучку и объявить, не собирая всех вместе, а порознь в каждой роте, что они остаются для сбережения вещей своих товарищей; 4) главный присмотр над этими людьми, равно и над казармами, поручить офицерам Семеновскаго полка, которых и наряжать для того дежурными — одного по казармам, другаго по баталиону, находящемуся в крепости[31].

Обратимся теперь к остальным двум баталионам. 2-й баталион приплыл к Кронштадту очень поздно; здесь встретили прибывшую команду со страхом и трепетом, как опаснейших и злейших бунтовщиков, и тотчас-же предъявили строжайший приказ, по которому воспрещался офицерам и солдатам вход в город и всякое с ним сообщение. Между тем суда, предназначенныя для перевозки в Свеаборг, не были еще приспособлены для плавания; поэтому 2-й баталион, голодный, промокший едва одетый в ветхия шинели, на половину обутый, поместили на военный корабль «Память Евстолия», который стоял на рейде в самом жалком положении — без окошек, без рам, без бортов и налитый водою. В таком обиталище, в холодный октябрь, пришлось баталиону прожить 6 дней, пока не окончилось вооружение трех фрегатов: «Патрикий», «Филадельфия» и «Иоанна-Шарлотта»; последний, надо заметить, был в том-же году, по негодности, предназначен в лом[32].

24-го октября баталион был размещен на суда, и затем 25-го, отслужив молебен, флотилия подняла якорь. Роты были распределены следующим образом: 2-я гренадерская и 6-я, под начальством полковника Вадковскаго, заняли «Патрикий»; 4-я и часть 5-й — «Иоанну-Шарлотту»; остальные люди 5-й роты — «Филадельфию». Позднее осеннее время мало представляло надежды на благополучное плавание, и нижние чины, равно как офицеры, назначенные на один транспорт, не без опасений разставались с теми, которые были на другом.

Опасения эти были не напрасны. «Патрикий» прибыл в Свеаборг лишь после пяти-дневнаго весьма затруднительнаго плавания; что-же касается остальных судов, то 27-го числа, по случаю сильной бури, они были разъединены и отброшены к Ревелю. Полковник Вадковский в первом донесении из Свеаборга писал, что об участи их он ничего не знает. Долго и само начальство не знало, что случилось с 4-ю и 5-ю ротами; носились уже слухи о их погибели, но, неделю спустя после отплытия их, получено известие от старшаго на отделившихся судах — поручика Писемскаго 1-го. Он доносил: 1) что, отброшенные бурею к южному берегу залива, они прибыли в Ревель, на рейде котораго ждут приказаний или попутнаго ветра, чтобы идти к Свеаборгу; 2) что в обеих ротах больных нет ни одного; 3) что нижние чины послушанием и скромным поведением своим обнаруживают усердное желание загладить вину свою. Под начальством поручика Писемскаго 1-го находились при 4-й и 5-й ротах поручик Полторацкий 2-й, подпоручик Рачинский 3-й и Степанов, прапорщик князь Цицианов, лекарь Сольский и 497 нижних чинов. Когда донесение это сообщено было начальству, то немедленно послано было в Ревель приказание, чтобы 4-я и 5-я роты оставались там в казармах впредь до приказания. Вместе с тем отправлены туда полковник Нарышкин и капитан Муравьев-Апостол. Но недолго оставались роты в Ревеле; установившаяся погода дала возможность перевезти их в Гельсингфорс, а оттуда в Свеаборг, где весь баталион простоял до средины января — по свидетельству крепостнаго начальства — тихо и смирно.

Донесения.

Во время пребывания в Финляндии Яфимович и Вадковский еженедельно доносили о состоянии своих частей, которым в удобныя минуты производили ученья, по собственному усмотрению. В таком положении застал полк Высочайший приказ от 2-го ноября, решивший его участь[33].

Тотчас по заключении полка в крепость, были отправлены 18-го-же числа два донесения к Государю Императору — от военнаго генерал-губернатора и командующаго корпусом. Каждый доносил с своей стороны. Отвезти эти донесения поручено было штабс-ротмистру л.-гв. Гусарскаго полка Чаадаеву. Припомнив все обстоятельства описаннаго нами события, нельзя не заметить, что граф Милорадович и генерал Васильчиков знали о деле из слов генерала Бенкендорфа, полковников Шварца и Вадковскаго и капитана Кошкарева; знали-же они от этих лиц только то, что меры их возстановить порядок были тщетны. Мы видели, каковы были эти меры; очевидно, что излагать дело в подробностях и вникать в действия частных начальников было еще некогда; к тому-же в день отправления курьера все обстоятельства не могли еще быть известны ни графу Милорадовичу, ни генералу Васильчикову.

Не нам описывать чувства Государя при известии о столь горестном событии. Но и в самую минуту огорчения не прекращалась любовь и милости Его к полку. Произнося справедливое наказание, Государь жалел о Семеновцах, как добрый отец жалеет о прежде любимых детях своих[34].

«Известно — писал Государь — случившееся в Семеновском полку; легко можно вообразить, какое печальное чувство оно во мне произвело. Еще печальнее, что случилось в гвардии, а для меня лично еще грустнее, что именно в Семеновском полку... Меры, на которыя решился корпусный командир с полком, впоследствии были необходимы, но сим полк погублен и не может уже существовать в его нынешнем составе. Я почти уверен, что если-бы с 1-ю гренадерскою ротою приличнее поступили при самом начале, ничего другаго важнаго не произошло-бы. Но уже когда все три баталиона возмутились, более не оставалось делать, как то, что было исполнено...»[35].

Приказ российской армии.

Приказ Императора, данный российской армии 2-го ноября, был собственноручно написан Государем; перед отправлением его он был лично прочитан им Великому Князю Николаю Павловичу, причем, по свидетельству последняго, оба они плакали. Приказ этот решил участь Семеновскаго полка и приводится здесь в подлиннике[36].


ПРИКАЗ РОССИЙСКОЙ АРМИИ[37].
 
«К прискорбию Моему и целой армии извещаю ее о постыдном происшествии, случившемся 17-го октября в лейб-гвардии Семеновском полку. Одна рота онаго, забыв долг присяги и военнаго повиновения к начальству, дерзнула самовольно собраться в позднее вечернее время, для принесения жалобы на своего полковаго командира. Когда за сее буйство она отведена была под стражу, то и прочия роты вышли из должнаго повиновения.

Российская армия, сверх приобретенной незабвенной славы на поле чести с первейших времен ея образования, всегда была примером верности, соблюдения священной клятвы и неприкосновеннаго повиновения своему начальству. На сем-то повиновении основан единственно военный порядок, без коего войско теряет все свое достоинство. Ему известно, что все законные способы даны, дабы справедливыя жалобы доходили от обиженных подчиненных начальству. На сие установлены инспекторские смотры, бригадными, дивизионными и корпусными начальниками, коих ежегодно бывает четыре и на которых закон повелевает даже откровенно каждому приносить свою жалобу.

Полки, составляющее сию отличную армию, с должным негодованием извещаются о случившемся происшествии в л.-гв. Семеновском полку. Они восчувствуют, что составляющие сей полк соделались недостойными далее в оном оставаться, и носить мундир полка, устроеннаго самим Петром Великим и имевшаго неоцененное преимущество сопровождать его в знаменитые его походы; полк, коего имя равномерно прославилось в незабвенную последнюю войну, и особенно под Кульмом, следовательно, память онаго не должна быть посрамлена. Российское же войско довольно заключает в себе много храбрых воинов, достойных занять место в лейб-гвардии Семеновском полку.

Святость законов и честь имени российской армии требуют, дабы состав полка, оказавшаго столь нетерпимое своеволие, был уничтожен. Вследствие чего, с непоколебимою решимостью, но с душевным сокрушением, по необходимости долга, на Мне лежащаго, повелеваю всех нижних чинов лейб-гвардии Семеновскаго полка распределить по разным полкам армии, дабы они раскаялись в своем преступлении, потщились продолжением усердной службы загладить оное. Виновнейшие и подавшие пагубный пример прочим, преданы уже Военному Суду, получат должное наказание по всей строгости законов.

Штаб- и обер-офицеры сего полка, найденные все совершенно непричастными сему неповиновению, усердно старались возстановить потерянный порядок, но тщетно, и сим доказали свое неумение обходиться с солдатами и заставлять себе повиноваться. Уважая однако же их старание, повелеваю: перевести оных в армейские полки, сохранив им преимущество гвардейских чинов. Полковой же командир, полковник Шварц, предается Военному Суду, за неумение поведением своим удержать полк в должном повиновении.

Для немедленнаго укомплектования лейб-гвардии Семеновскаго полка назначаются роты из гренадерских полков, по особо данному повелению».

На подлинном подписано Собственною Его Императорскаго Величества рукою
В г. Троппау. 2-го ноября 1820 года. «АЛЕКСАНДР».

Сформирование полка в новом составе.

Собственноручно составляя приказ о расформирование полка, Государь собственноручно-же изложил предположения свои о сформировании новаго. Его Величество писал по этому случаю графу Аракчееву:

«Для укомплектования вновь полка Я предполагаю единственным способом взять первые баталионы полков Императора Австрийскаго, Короля Прусскаго и Наследнаго Принца[A]. Сим самым полк опять будет хорош; но все не старый, котораго Мне всегда будет жаль. Жаль также и сии три гренадерские полка разстроить; но нечего более сделать. Для поправления же сих трех полков полагаю третьи их баталионы разделить надвое, чем опять будет по восьми рот, и укомплектовать их, взяв по одной роте от каждаго гренадерскаго и карабинернаго полка 2-й и 3-й гренадерских дивизий, что и составит 12 рот, которыя по 4 и разделятся на каждый полк. Сим ротам уже послано повеление идти».

Окончательное повеление Его Величества, относительно сформирования полка, получено было около 20-го ноября. Тогда же приступлено к сдаче вещей и оставшихся в казармах нижних чинов в ведение генерал-майора Желтухина, который генералом Васильчиковым был назначен командующим полком[38]. Писаря, музыканты, мастеровые и вообще все нестроевые чины полка, не принимавшие участия в безпорядках, остались в полку.

Окончательное расформирование полка.

Между тем как полковой казначей, штабс-капитан Рачинский, приводил все имущество в порядок и известность, высшее начальство деятельно заботилось об отправлении из Петербурга всех оставшихся в казармах людей и их имущества по трактам, к тем корпусам армии, в которые переведены были нижние чины полка. Для этого сделано было следующее распоряжение:

1) Команды из оставшихся в казармах нижних чинов были поручены 1-го баталиона майору Ревельскаго полка Левенбергу [39], а в помощь ему назначен Староингерманландскаго полка штабс-капитан Михайлов; 2-го баталиона полковнику Углицкаго полка Обрескову и поручику 2-го Морскаго полка Швенгельму; 3-го батальона Белевскаго полка полковнику Нарышкину и Владимирскаго полка поручику князю Трубецкому.
2) Команды 2-го и 3-го баталионов, вместе со всем имуществом их, уложенным на 180-ти подводах, должны были выступить 20-го ноября. Команде же 1-го баталиона с пожитками его людей, помещенными на 10-ти подводах, определено выступить 21-го числа, в день полковаго праздника.
3) Солдатских жен вместе с детьми моложе 10-ти лет, назначенными для помещения в кантонистския отделения, приказано оставить в Петербурге до теплой весенней погоды, отделив для них 2 особыя казармы.
4) Полковыя суммы, аммуницию, ружья, мундиры, кивера и все казенныя вещи поручить ответственности полковаго адъютанта и казначея, которые хотя и переведены в армию, но должны оставаться в Петербурге до окончательной сдачи полковаго хозяйства.

За всем тем еще оставались при казармах люди прежняго состава, в которых нуждались для переписки и сдачи казенных вещей, числившихся в ротах. Каптенармусы и артельщики были необходимы как для поверки имущества, так и для отчетности; кроме того, необходимы были рабочие для приведения всего в порядок. Число таких людей значительно увеличилось чинами, выписанными из госпиталей, что заставило поручить этот остаток полка полковнику Казнакову.

В это время 2-й и 3-й баталионы в Кексгольме и Свеаборге распределялись по полкам первой армии. Часть 2-го баталиона (204 чел.) оставлена в последней из этих крепостей, как назначенная в полки 23-й пехотной дивизии, стоявшей в Финляндии; остальные отправлены, под начальством полковника Вадковскаго, во Псков, где должны были разделиться на отдельныя команды. Что же касается до 3-го баталиона, то большая часть его отправлена была через Новую Ладогу в Вышний-Волочок. По прибытии в этот город, приказано спросить нижних чинов, какое употребление хотят они сделать из имущества своего, которое по громоздкости не могло быть отправлено; равно доставить сведение о всех долгах, которые нижние чины считают на ком-либо из жителей столицы.

Таким образом произошло расформирование нижних чинов прежняго состава Семеновскаго полка. Что касается до штаб- и обер-офицеров, то в приложении подробно сказано, в какие полки и какими чинами переведены они. Приказом по полку от 18-го ноября исключены были из него все офицеры, а 22-го и все нижние чины[40]. С тех пор и до прибытия баталионов, назначенных на укомплектование, полк состоял из одних нестроевых; остальные показывались в рапортах недостающими до комплекта[41].

Суд и сентенция.

В то время когда 2-й и 3-й баталионы, находившиеся в Кексгольме и Свеаборге, следовали к полкам армии, производился суд над нижними чинами 1-го баталиона и над полковником Шварцом. Военно-судныя коммиссии составлены были по назначению командующаго корпусом. Состав первой из них, под председательством генерала Левашова, мы уже знаем; вторая состояла из презуса, генерала Орлова, и 5-ти ассесоров, полковников: Преображенскаго полка Исленева, Измайловскаго — Годейна 1-го, Егерскаго — Неелова 3-го и Кавалергардскаго — графа Апраксина 3-го.

Военно-судная коммиссия над нижними чинами нашла виновными: 1) рядовых 2-й роты Павлова, Чистякова и Васильева и 1-й роты Кузнецова — в подстрекании нижних чинов к неповиновении начальству и в личном ослушании, обнаружившемся словами и действием; 2) 164 человек рядовых 1-й роты и 52 человека 2-й роты, (не возвратившихся в казарму после перваго выхода роты) в самовольном выходе в корридоры и в подании примера общаго безпорядка; 3) роты Его Величества 172 человек хотя и не признали зачинщиками, но нашли их виновными в нарушении порядка службы и в неповиновении фельдфебелю; 4) рядовые 3-й фузелерной роты, 147 человек, обвинены в том, что последовали примеру других рот; 5) всех фельдфебелей и унтер-офицеров, как не оказавшихся участниками в безпорядках, равно и всех остальных рядовых фузелерных рот, не выходивших из казарм, коммиссия не признала виновными.

Кроме того коммиссия открыла, что:

«Нижние чины лейб-гвардии Семеновскаго полка, во время командования оным полковника Шварца, столь обременены были чисткою и пригонкою аммуниции на разные смотры, ежедневно полковым командиром назначаемые, что не только в течение дня не имели отдыха, но и немалую часть ночи в сих заботах проводили. Большая часть нижних чинов вынуждена была покупать разныя мундирныя и аммуничныя вещи на собственныя деньги, дабы иметь их в том виде, как от полковника Шварца требовалось. Хотя полковник Шварц и делал на это опровержения, но полковники Казнаков и Вадковский и все ротные командиры 1-го баталиона утвердили показания нижних чинов и представили пояснения в доказательство опровержений полковника Шварца. Весьма часто, по приказанию полковаго командира, производились над нижними чинами, не исключая и имевших знаки военнаго ордена, без всякаго суда, сильныя телесныя наказания. Многие желали объявить о тягостном их положении, но никто по одиночке не осмеливался, почему и не жаловались на инспекторском смотру»[42].

Военно-судная коммиссия, учрежденная над полковником Шварцем, нашла его виновным:

«1) в том, что он занимался во время церковных парадов обучением, отчего нижние чины опаздывали в церковь; 2) не искал любви подчиненных и по необходимому от того следствию потерял доверенность как штаб- и обер-офицеров, так и нижних чинов и ослабил уважение присвоенному ему чину; 3) в нарушении законом определенных прав самоуправством и в унижении привилегий, установленных в память военных доблестей; 4) в производстве презрительных наказаний, на которыя не давали ему права ни военныя, ни гражданския узаконения и 5) в предосудительной для военнаго робости и в том, что вместо клятвеннаго обещания — телом и кровию защищать государственныя права во всех случаях, вместо пожертвования и самою жизнию, пришел в уныние и, пользуясь ночным временем, был зрителем безпорядков[43].
Вследствие этого, сентенциями военно-судных коммиссий было определено: 1) нижних чинов, признанных зачинщиками, лишить живота; людей 1-й и 2-й рот, подавших пример безпорядка, наказать виселицею и затем всех остальных, одинаково виновных с людьми других баталионов, выписать, согласно Высочайшему приказу, в армию; 2) полковника Шварца лишить живота».

Обе эти сентенции, равно как выписки из дела, были представлены на разсмотрение начальника дивизии, командующаго корпусом и дежурнаго генерала. Первый и последний, т. е. генералы барон Розен и Закревский, высказали мнение, согласное с решениями коммиссией; что-же касается генерала Васильчикова, то он нашел, что суд над нижними чинами произведен слабо и в самом суждении о деле сделаны упущения, клонившияся к обвинению полковника Шварца[44].

По представлении Государю доклада Аудиториатскаго Департамента, последовало Высочайшее повеление на имя начальника главнаго штаба, в котором Его Величество, между прочим, изволил писать князю Волконскому:

«Разсмотрев с должным вниманием, производство военных судов над нижними чинами, бывшими лейб-гвардии в Семеновском полку и над полковым командиром онаго, полковником Шварцем, нахожу:

§1. Зачинщиками неповиновения, происшедшаго в сем полку, восемь рядовых, поименованных в списке под № 1 и 3.
§2. 1-ю гренадерскую роту виновною в непозволительном выходе на перекличку, в непослушании фельдфебелю, в принесении начальству жалоб на притеснения полковаго командира, найденных несправедливыми, и, наконец, в умышленном утаении имен зачинщиков.
§3. Нижних чинов, поименованных в списке № 2, виновными участниками явнаго возмущения противу начальства и продолжения неповиновения до отвода их в крепость.
§4. Нижних чинов, поименованных в списке под №№ 5, 6, 7 и 8, равномерно содействовавшими в неповиновении, но оказавшими менее умыслу к оному.
§5. Нижних чинов, поименованных в списке под № 3 и 4, менее виновных прочих, но неумевшими воспротивиться силою погубному влиянию товарищей своих.
§6. Наконец, полковника Шварца — виновным в несообразном выборе времени для учений и в нерешимости принять должныя меры для прекращения неповиновения во вверенном ему полку.

Вследствие чего, сообразя приговор коммиссий военных судов и желая уменьшить елико возможно число наказуемых, обратя строгость законов единственно на виновнейших, повелеваю:

Означенных здесь в §5 распределить, наравне с нижними чинами 2-го и 3-го баталионов, в армейские полки, составляющие 3-й корпус[45].
Означенных в §4 распределить, без наказания, в полки, составляющее Кавказский корпус[46].
Означенных в §3, как более виновных, в полки и баталионы, составляющее Сибирский корпус, без наказания-же[47].
Означенных в §2 распределить в полки и баталионы, составляющее Оренбургский корпус, равномерно без наказания[48].
В §1 упомянутых рядовых, как настоящих зачинщиков, в пример другим, прогнать спиц-рутенами сквозь баталион по 6-ти раз, с отсылкою в рудники[49].
Полковника Шварца отставить от службы, с тем, чтобы впредь никуда не определять, избавляя его от строжайшаго наказания, в уважение прежней долговременной и усердной службы, храбрости и отличия, оказанным им на поле сражения.
При разсмотрении сего дела найдя, что командующий 1-ю гренадерскою ротою капитан Кошкарев, что ныне Бородинскаго полка подполковник, не представил ни начальству, ни военному суду, записку, поданную ему фельдфебелем в самый вечер происшествия, случившагося в его роте, и в коей означены были имена зачинщиков, и тем самым скрыл от начальства настоящих виновников происшествия.
Равномерно найдя, что полковник Вадковский, командовавший тогда 1-м баталионом слабым и несообразным с долгом службы своим поведением, дал усилиться безпорядку, повелеваю: обоих предать военному суду».

Недовольный действиями коммиссии, судившей нижних чинов, Его Величество приказал объявить ей строгий выговор и вместе произвести дополнительное изследование, вследствие котораго, при помощи фельдфебеля, открыты были те из рядовых 1-й гренадерской роты, которые были в ней зачинщиками безпорядков[50].

Судьба старых Семеновцев.

Судьба нижних чинов Семеновскаго полка, переведенных в армию, была горестна. Там смотрели на них, как на людей совершивших самое важное преступление для военнаго человека, и столь уважаемое имя Семеновцев для некоторых из новых их командиров сделалось однозначащим с именем мятежников. Малейшие их проступки были непростительны в глазах начальников «усердных не по разуму», либо думавших преувеличенною взыскательностью угодить Государю, который, решившись на меры, вызванныя необходимостью, никогда впоследствии не мог вспомнить без сожаления о своих старых Семеновцах[51].

В заключение остается сказать, что капитан Кошкарев и полковник Вадковский, по производстве над ними военнаго суда, найдены виновными в том, что не приняли должных мер к водворению порядка при самом начале его нарушения, а последний, сверх того, в том, что в оправданиях своих употреблял резкия выражения и противоречил прежним своим показаниям. Но если безпристрастно разобрать все подробности описаннаго события, то станет очевидным, что вина Вадковскаго объясняется неожиданностью событий, которыми он был захвачен врасплох; в сущности-же, он имел искреннее желание прекратить безпорядок. Не следует забывать и того, что этот офицер имел многия неотъемлемыя заслуги. Стоит только вникнуть в личныя отношения его к полковнику Шварцу, чтобы убедиться, что в действиях Вадковскаго была одна поспешность. Более других снисходительный к недостаткам Шварца, он чаще всех своих товарищей искал случая предупреждать недоразумения и столкновения командира с офицерами, в чем и успевал. Резкость-же выражений, в которых он был обвинен, объясняется характером предложенных ему вопросов, правый по совести, но виновный перед законом, претерпев трех-годичный арест, в разлуке с семейством, он не мог быть в спокойном состоянии духа, тем более, что, кроме вопросов военно-судной коммиссии, ему предлагаемы были и другие, более важные. Суд над полковником Шварцем и капитаном Кошкаревым был последним актом горестнаго события. В то время, когда производился этот суд, сформировали уже новый состав полка и несчастное происшествие сделалось достоянием истории.



ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Воспоминания Вигеля, ч. VI.

[2] Военно-судное дело о происшествии в Семеновском полку (показание полковника Вадковскаго и письмо гр. Бенкендорфа).

[3] Показание полковника Вадковскаго.

[4] Рапорт начальнику штаба коменданта С.-Петербургской крепости ген.-лейтен. Сукина от 18-го ноября 1820 года. Военно-судное дело о Семеновском происшествии.

[5] Показание полковника Вадковскаго.

[6] Доклад Аудиториатскаго Департамента.

[7] Военно-судное дело.

[8] Показание Вадковскаго.

[9] С. Муравьев-Апостол. — Балоса. — История царствования Императора Александра I-го. Богдановича. — Рукописная история Семеновскаго полка Карцова.

[10] Там-же.

[11] Показание полковника Вадковскаго.

[12] Доклад Аудиториатскаго Департамента Государю Императору.

[13] Показание полковника Вадковскаго.

[14] Письмо кн. Баюшова, в Тульчине.

[15] Рукопись генерала Карцова.

[16] Доклад Аудиториатскаго Департамента.

[17] Рукопись генерала Карцова.

[18] Там-же и показания Вадковскаго.

[19] По показанию Вадковскаго — в 9 часов.

[20] Подлинныя слова военно-суднаго дела. Рукопись Карцова.

[21] Письмо Бенкендорфа.

[22] Донесение Васильчикова Императору о Семеновской истории.

[23] Письмо Бенкендорфа.

[24] Богданович. — История царствования Императора Александра I.

[25] Донесение Государю графа Милорадовича от 19-го и 21-го октября 1820 года. — История царствования Императора Александра I. — Богдановича.

[26] Предписание генералу Бистрому № 4221.

[27] Оправдательная статья полковника Вадковскаго.

[28] Там-же.

[29] Рапорт Государю генерала Васильчикова, от 21-го октября.

[30] Отношение дежурнаго штаб-офицера, № 3564.

[31] Рукопись генерала Карцова.

[32] Статья Вадковскаго.

[33] Статья Вадковскаго. — Рукопись генерала Карцова.

[34] Там-же.

[35] Письмо Императора Александра I графу Алексею Андреевичу Аракчееву из Троппау 5-го ноября 1820 года.

[36] Рукопись генерала Карцова.

[37] Подлинник хранится в полковом архиве.

[A] (Примечание сайта)
«Императора Австрийскаго» - он же Кексгольмский гренадерский полк.
«Короля Прусскаго» - он же Санкт-Петербургский гренадерский полк.
«Наследнаго Принца (Прусскаго)» - он же Перновский гренадерский полк.

[38] Высочайшее повеление уничтожило это назначение, определив новым полковым командиром генерала Удома.

[39] Так как Высочайший приказ о переводе офицеров в армию получен в половине ноября, то с этого времени мы называем их новыми чинами.

[40] Предписание Его Высочества Великаго Князя Михаила Павловича № 1647.

[41] Рукопись генерала Карцова.

[42] Доклад Аудиториатскаго Департамента. Рукопись генерала Карцова.

[43] Сентенция военно-судной коммиссии над полковником Щварцем.

[44] Мнение командающаго отдельным гвардейским корпусом, представленное Императору Александру I, по разсмотрении двух военно-судных дел 2-го апреля 1821 года.

[45] Всех фельдфебелей и унтер-офицеров, равно и рядовых, не выходивших из комнат в корридоры и из казарм на площадь.

[46] По удостоверению ротных командиров, людей, не принимавших участия в безпорядках, и всю 3-ю фузелерную роту.

[47] Нижних чинов 1-й фузелерной роты 107 человек и 2-й роты 52 человека.

[48] 172 человека роты Его Величества.

[49] Рядовых 1-й гренадерской роты Степанова и Хрулева, 1-й роты Кузнецова и Петрова, 2-й роты Павлова, Чистякова и Васильева и 5-й роты Торохова.

[50] Рукопись Карцова.

[51] Богданович. — История царствования Императора Александра I.


История Лейб-Гвардии Семёновского полка.

Публикуется по изданию: История Лейб-Гвардии Семёновского полка. Составил Лейб-Гвардии Семеновского полка поручик П. Дирин. - Санкт-Петербург, типография Эдуарда Гоппе, 1883. Оцифровка текста, html-вёрстка - Тимур Белов, 2013. При использовании текста ссылка на эту страницу обязательна.