Вскоре по возвращении полка в Петербург, генерал-адъютант Шипов был, Высочайшим приказом, назначен генерал-кригс-коммиссаром. Одиннадцатилетнее командование его полком было весьма деятельно и разнообразно; мы уже имели возможность познакомиться с ним, говоря о последних годах царствования Императора Александра I-го. Шипов командовал полком в двух кампаниях, доказал свою привязанность к нему и ознаменовал время своего командования многими полезными учреждениями.

Новое назначение, весьма важное и сложное, заставило Шипова, еще до сдачи полка, много заниматься, чтобы иметь возможность несколько освоиться с предстоящею ему деятельностью. Поэтому все время его было поглощено новыми занятиями и лишало возможности вникать с должною настойчивостью во все текущия, полковыя дела. Решая дела большей важности, Шипов предоставил командование полком по наружному виду и все ежедневныя распоряжения старшему штаб-офицеру графу Толстому, а 22-го марта 1832 года сдал окончательно полк назначенному ему в преемники генерал-майору Ребиндеру.

Разставаясь с полком, Шипов отдал следующий приказ:

Несколько дней после сдачи полка, Государь Император пожаловал генерал-адъютанту Шипову полковой мундир и повелел зачислить его в списки полка.

Преемником генерал-адъютанта Шипова был генерал-майор Алексей Максимович Ребиндер. Командование его, продолжавшееся с 1832 по 1842 год, было совершенно мирнаго характера. За это время Россия не вела войн, и полк оставался все время в Петербурге, переходя только в летнее время в лагерь под Красное Село. Известный знанием строевой службы и строгостью, генерал Ребиндер, в первый момент знакомства с полком, производил впечатление не вполне благоприятное — человека чрезвычайно требовательнаго и педанта. Один из офицеров, поступивших при нем в полк, следующим образом разсказывает первое представление командиру по случаю производства: «Прошу служить исправно, обратился Ребиндер к офицеру — я лодарничества и уверток не люблю». Затем, оглядев с ног до головы вновь произведеннаго, спросил: — «А кто шил вам мундир?» На ответ, что его шил портной Майблум, он прибавил: «Узко сшит. В таком мундире вам трудно будет выносить сутки на дежурстве и в карауле, и вы, пожалуй, поневоле растегнетесь и снимете шарф. А попробуйте только сделать это, так узнаете меня. Извольте идти». Легко себе представить, в каком настроении выходил, из его кабинета молодой офицер. Но короткаго времени знакомства с Ребиндером достаточно было, чтобы переменить о нем мнение и разсеять первоначальное неблагоприятное впечатление.

Алексей Максимович, был образцом командира полка; любимец Государя, прекрасно образованный и воспитанный, добрый и милый, он столько-же был человеком придворным, сколько строевым офицером и хозяином; был требователен и справедлив. Полк по всем отраслям был в его руках и за все время его командования — в исправности и в блистательном состоянии. Он не допускал, чтобы кто нибудь, кроме него, мог управлять полком или влиять на него. Зачастую бывало, что на смотрах или парадах начальство хвалит полк, а Ребиндер его разносит, и наоборот — начальство недовольно, а Ребиндер благодарит и жалует полку на водку. Солдаты отлично знали это и понимали, что как командир полка захочет или найдет, то так и будет — дурнаго не утаит, хорошаго не пропустит. Для примера приведем отрывок солдатскаго разговора, услышанный одним офицером в караульном доме.

И действительно, так оно и было постоянно.

В конце двадцатых годов в полку оставалось еще не мало офицеров, переведенных из армии в 1820 году, отличных строевиков, но не получивших почти никакого образования и не принадлежавших к тому кругу, из котораго почти исключительно комплектовался состав офицеров гвардейских полков. Много уменья требовалось от командира полка, чтобы поднять уровень офицеров до той ступени, на которой стоял старый Семеновский полк. Генералу Ребиндеру это, однако, удалось. Поставив полк в первом нумере, в строевом отношении, он старослужащих не выживал и не притеснял, а вновь поступающих принимал крайне разборчиво и тем достиг, что к концу его командования состав полка опять был так-же прекрасен, как и до двадцатаго года; он съумел не только помирить, но опять сроднить полк с обществом, и снискать благоволение и любовь Государя.

Деятельным помощником Ребиндера в проведении его новых идей и осуществлении его планов был полковой адъютант поручик Дараган. Дмитрий Иванович пользовался в такой мере доверием командира полка, что последний, зачастую уезжая на несколько дней, оставлял бланки за своею подписью, предоставляя своему адъютанту право совершенно самостоятельно распоряжаться его именем и подписью. Ребиндер делал это тем охотнее, что он был практик, не любивший оффициальностей и отписок в отличие от Шипова, имевшаго некоторую склонность к писанию. Независимо от прекрасных качеств полковаго командира и прекраснаго строеваго офицера, генерал Ребиндер обладал еще поразительною наружною красотою и сходством с Императором Александром Павловичем. Высокий, стройный, элегантный, будучи полковником еще до поступления в Семеновский полк, он часто приводил в заблуждение других, принимавших его за Императора.

В смысле бытовом или военных реформ — время от Польской кампании до Венгерской прошло, можно сказать, довольно безцветно. Не было никаких выдающихся событий, которыя можно было-бы подчеркнуть в полковом бытоописании. Можно только упомянуть о походе в Калиш одного взвода Е. В. роты для маневров в 1835 году и об участии, четыре года спустя, всей Государевой роты в торжестве по случаю открытия Бородинскаго памятника, а затем — при закладке храма Спасителя.

В 1835 году около города Калиша были произведены большие маневры в присутствии Их Величеств Государя Императора и Короля Прусскаго Фридриха Вильгельма III. Для участия на этих маневрах от всех гвардейских полков назначено было по взводу, составленному из людей, служба которых началась еще во время отечественной войны. В июле месяце взвод от л.-гв. Семеновскаго полка из лагерей перешел в Ораниенбаум, откуда был переведен в Кронштадт, а затем — в составе гвардейской эскадры — вышел в море и поплыл к городу Данцигу.

В Данциге наших солдатиков ожидал самый радушный прием. Все прибывавшия войска встречал прусский генерал, распределявший квартиры. Сойдя на берег, отряд с музыкою вступал на Langenmarkt — лучшую улицу Данцига; прусские офицеры и толпа народа снимали шляпы и кричали «hoch»; дома и балконы были украшены гирляндами из цветов, а хозяева домов, в которых размещали наших офицеров и солдат, любезно встречали своих постояльцев и угощали на славу. Чтобы занимать наших солдат, в свободное от службы время, к ним были прикомандированы из прусских полков целыя команды проводников, преимущественно из поляков, знавших хорошо по-русски, которые должны были показывать все достопримечательности города своим русским «камрадам».

Двухмесячное пребывание наших войск в прусских владениях, было непрерывным рядом смотров, парадов и празднеств в присутствии двух Монархов. Около середины сентября Семеновский взвод, опять в составе своднаго гвардейскаго отряда, оставил Калиш и через Данциг вернулся морем в Петербург, в первых числах октября.

В 1839 году перед лагерями было объявлено о составлении отряда из первых рот гвардейских полков, под начальством Наследника Цесаревича, для принятия участия в больших маневрах в день открытия памятника на Бородинском поле, назначеннаго в годовщину Бородинскаго боя. После Высочайшаго смотра в июле месяце, сводный отряд выступил в Царское Село, и оттуда, по московскому шоссе, продолжал движение до Москвы, а затем по смоленской дороге до самаго Бородина, куда прибыл через три недели по выступлении. Следование этого отряда походило на триумфальное шествие. Помещики и крестьяне наперерыв одни перед другими устраивали угощения офицерам и солдатам. От общества отпускали мясныя порции и водку. В Твери и Старице представителям гвардии дан был большой обед, окончившийся балом.

В день открытия памятника отряду был прочитан следующий приказ, составленный самим Государем Императором:

27-го августа, в 8 часов утра, к отряду, расположенному около памятника, прибыл Государь Император вместе с крестным ходом, из церкви села Бородина, и сам, по приближении церковной процессии, скомандовал войскам: «на караул». После молебствия у памятника был произведен артиллерийский салют из 22-х выстрелов, а по удалении духовенства — войска прошли церемониальным маршем, причем Его Величество, следуя во главе отряда, отдал честь памятнику.

На другой день начались маневры, продолжавшиеся до 2-го сентября и служившие как-бы повторением Бородинскаго сражения. 3-го числа рота Его Величества выступила из лагеря под Бородиным в Москву. Здесь пробыла она 2 недели и присутствовала при торжественной закладке храма Спасителя. Эти две недели опять были торжеством для всего отряда. Первопрестольная столица на-расхват угощала гвардейцев, а в день церемонии закладки город в экзерциргаузе устроил отряду большой обед, удостоенный присутствием Высочайших Особ. Только в половине октября рота Его Величества вернулась опять к полку.

Ограничиваясь этими тремя эпизодами, при описании времени командования генерала Ребиндера, нельзя не сказать несколько слов про Александра Логиновича Данзаса, выделявшагося в тридцатых годах в полку, снискавшаго общую любовь, уважение своих товарищей и внесшаго немалую лепту на пользу сначала полка, а затем, при повышении своем на служебном поприще, и всему войску.

Воспитанник пажескаго корпуса, Данзас был выпущен в 1830 году прапорщиком в л.-гв. Семеновский полк, и через несколько месяцев выступил с полком против польских мятежников. Польская война, в продолжение которой он разделял с солдатами все труды и невзгоды боевой жизни, положила основание его служебной выработке и той любви к нашему солдату, которую сохранил Данзас до конца своих дней. Эта любовь к солдату и была причиной его образцовой исполнительности по службе до самых мелочей. Он был лучшим примером для своих подчиненных и до такой степени знал тогдашние сложные уставы, что товарищи обращались к нему как к справочной книге; а как ревностно заботился он о пользах вверенных ему нижних чинов — свидетельствует выработанная им лично такая ясная форма отчетности по довольствию рот провиантом, что после этого не мог уже быть похищен ни один фунт солдатскаго пайка. Эта отчетность впоследствии вошла в «инструкцию ротному командиру», составленную в Семеновском полку.

Добросовестное отношение к делу и труды, перенесенные вместе с солдатами, обогатили проницательный ум А. Л. Данзаса практическими выводами, дали ему твердыя убеждения, верные взгляды, которые руководили всею его дальнейшею службою. Но, отдаваясь ревностно служебным обязанностям, он вместе с тем упорно преследовал заветную свою цель: самообразование. Не довольствуясь тем образованием, какое он получил в корпусе, Александр Логинович тотчас по возвращении полка из польской кампании, выработал себе, по указанию некоторых профессоров, программу для систематическаго самообучения и, строго придерживаясь ея, стал усердно заниматься. Не имея никаких средств, кроме скуднаго казеннаго содержания, из котораго он уделял часть своей матери, Данзас принужден был стеснять жизнь свою до крайности. Жажда знания заставила выгадывать средства на покупку книг и доводила его личныя лишения до пределов возможнаго. Было время, когда он отказывал себе в достаточной пище, тщательно скрывая свою нужду от товарищей. Может быть, вследствие этого, во время службы в лейб-гвардии Семеновском полку, он вел жизнь отшельническую. В 1848 году, неожиданно для него, по воле Великаго Князя Михаила Павловича, новое назначение в распоряжение начальника штаба действующей армии князя Горчакова, прекратило его правильно установленный образ жизни.

Служба в действующей армии (1848—1850) дала ему возможность во время Венгерской кампании участвовать в нескольких сражениях, в которых он оказал «отличную храбрость и спокойное мужество при распоряжении под сильным огнем неприятеля».

А. Л. Данзас после крымской войны, по Высочайшему повелению, принял участие в составлении новаго «Воинскаго устава о наказаниях». Наконец, выполнив несколько назначений, требовавших больших знаний и труда, Данзас в 1877 году был назначен председателем главнаго военнаго суда; в этой должности, требовавшей недюжинных способностей, многосторонних знаний, просвещеннаго ума, государственнаго взгляда, Александр Логинович в 1880 году скончался, с сознанием, что уносит в могилу честное имя и оставляет по себе хороший пример сослуживцам и пользу государству^[1].

В сентябре 1842 года командиром л.-гв. Семеновскаго полка был назначен генерал-майор Липранди. Службу свою Павел Петрович, начал подпрапорщиком в Псковском пехотном полку, куда вступил в 1813 году. Воспитание, которое получил он в доме родителей, дало ему возможность владеть в совершенстве иностранными языками; в отношении-же военнаго образования молодому подпрапорщику предстояло обширное поле развития. В формулярном его списке о теоретических его познаниях в военном деле обозначено: «пристойныя военныя науки знает». Дальнейшая его служба и карьера была совершенно боевая. Произведенный в первый офицерский чин за сражение при Каубахе, он получил следующий за Лефорт-сюр-Жур. Перед началом турецкой войны Липранди был командирован в крепость Исакчу, где вручил местному паше для отправления сераскиру пакет от главнокомандующаго, заключавший объявление войны. Воспользовавшись случаем, он при этом, по пути, на шлюпке собрал сведения о численности турок и осветил весь остров со всеми прилегающими к Исакче укреплениями; тайно от всех составил кроки местности и ночью благополучно возвратился в главную квартиру. В продолжение всей войны почти не было перестрелки, в которой бы Липранди не участвовал. Но главная боевая деятельность нашего новаго полковаго командира и будущаго страдальца Севастополя относится к польской кампании 1831 года. Начал он ее в отряде генерал-адъютанта Ридигера, будучи баталионным командиром Орловскаго полка, и кончил командиром Елецкаго полка. До десяти экспедиций вынес Липранди на своих плечах. Командуя Елецким полком, он отличился при взятии Варшавы, за что и назначен флигель-адъютантом Его Императорскаго Величества, что в его время считалось большою редкостью вообще, а для армейскаго офицера в особенности. Подвиг, выдвинувший его, состоял в том, что когда при штурме Варшавы Елецкий полк дрогнул и часть его бросилась бежать, Липранди выхватил знамя из рук знаменщика, перебросил его к неприятелю через ров, первый бросился за ним и закричал: «Ребята, выручайте ваше знамя!». Солдаты бросились за ним, спасли знамя и довершили штурм^[2].

Итак, генерал Липранди мог считаться образцом боеваго офицера, но как командир полка он во многом уступал Ребиндеру.

Время командования полком генерала Липранди совпадает с тою эпохою, когда войско переживало благотворныя реформы, вводимыя Императором Николаем I. В сороковых годах замечается некоторое изменение в служебных требованиях как офицеров, так и нижних чинов в понятиях о дисциплине и во взглядах на благосостояние нижних чинов. Строевыя занятия, выправки, приемы, маршировка остаются почти без изменения. Составляются правила более удобнаго и выгоднаго для нижних чинов артельнаго хозяйства и, вместе с тем, устанавливается отчетность и контроль для хранения и проверки артельных и съестных сумм. Обращается внимание на нравственность нижних чинов, причем развития ея стремятся достигнуть не палкою, а словом. Наконец, даже при всей оставшейся строгости строевых требований, они облегчаются введением новой формы обмундирования более практичной и соответствующей службе солдата. Учреждаются капиталы, имеющие целью обезпечить, вознаградить, или поощрять нижних чинов в некоторых случаях.

Император Николай I поощрял эти меры, а деятельных и ревностных исполнителей в осуществлении этих усовершенствований он находил в особе Наследника Цесаревича Александра Николаевича и в Великом Князе Михаиле Павловиче. Весь период времени от Польской до Венгерской кампании изобилует доказательствами участия и заботливости Их Императорских Высочеств о благосостоянии вверенных их командованию частей, щедростью и вниманием их, распространявшимся на войска. В этих отношениях Семеновский полк имел счастие считать себя не из числа последних частей гвардии, на которых изливались милости Великих Князей.

В Бозе почивший Император Александр II однажды лично изволил разсказывать, в день полковаго праздника, гг. офицерам, какое удовольствие доставляло ему, когда еще, будучи ребенком, по его просьбе, ему сделали первую куртку такую, какия носили Семеновские кантонисты. Не раз Его Величество изволил упоминать и о бывшем своем учителе по предмету выправки и строеваго обучения, унтер-офицере л.-гв. Семеновскаго полка Кожемякине; Государь, разсказывая про него, припоминал некоторыя подробности об этой личности. Видный собой, рослый и красавец лицом, Кожемякин щеголял маршировкой. Маршируя учебным шагом, он ставил себе на кивер стакан, наполненный водою и с ним ходил, делал повороты на ходу и на месте так, что ни одна капля не расплескивалась; нога поднималась совершенно параллельно земле и носок составлял одну прямую со всею ногою.

Его Императорское Высочество Александр Николаевич, будучи Наследником, постоянно следил и принимал участие во всем, что касалось л.-гв. Семеновскаго полка не только тогда, когда находился вблизи его, но даже среди забот и трудов своих, вдали от нас. Так, в 1846 году, находясь в день нашего полковаго праздника в Варшаве, Его Высочество удостоил вспомнить об этом дне и осчастливить полк рескриптом на имя полковаго командира, следующаго содержания:

О расположении и отношениях Великаго Князя Михаила Павловича к полку мы повторять не станем, так как имели случай уже говорить о них в предшествующих главах. Скажем только, что не смотря на всю свою строгость и требовательность, редкий смотр или парад проходил без того, чтобы Великий Князь не приказал выдать от себя Семеновцам по чарке водки или фунту мяса. Солдаты чрезвычайно дорожили похвалою и одобрением Его Высочества.

Насколько любовь Михаила Павловича к полку была велика и докуда простиралась его щедрость — достаточно сказать в заключение, что Великий Князь бывал постоянно накануне полковаго праздника у всенощной, а потом, вернувшись к себе во дворец, требовал списки всех офицеров полка и по ним распределял от себя денежныя награды. Сумму он назначал смотря по чину, службе офицера и по денежному состоянию. Ассигнованныя деньги он запечатывал в конверты и в тот-же вечер отправлял их по назначению обер-офицерам с курьером, а штаб-офицерам со своим адъютантом.

8-го ноября 1845 года л.-гв. Семеновский полк был осчастливлен зачислением Великаго Князя Михаила Павловича в списки полка с назначением его шефом второй гренадерской роты. В тот-же день офицеры полка представлялись Его Высочеству, как новому члену полка.

Через 10 дней, по случаю репетиции полковаго праздника, полк был представлен в манеже Великому Князю, причем, обойдя фронт, он приказал дивизионам отступить и обошел все линии их. Оставшись вполне доволен выправкою людей и произведенною репетициею, Его Высочество объявил, что она кончена, а затем, вызвав вперед всех штаб и обер-офицеров полка, удостоил их следующими словами:

Недолго Семеновцы имели счастие считать в своей семье Великаго Князя. Через 5 лет, 28-го августа 1849 года, Его Императорское Высочество, во время пребывания своего в Варшаве, в Бозе почил. Память Великаго Князя увековечена, по мысли генерал-адъютанта Сумарокова, учреждением Михайловскаго капитала. Из процентов кассы выдаются во всех гвардейских полках ежегодныя пособия достойнейшим из нижних чинов, согласно Высочайше утвержденных правил.