Дирин П.П. История Лейб-Гвардии Семёновского полка.

Глава XXXV. В долине Марицы и под Константинополем.

Движение к Филиппополю. — Средние Балканы. — В долине Марицы. — Татар-Базарджик. — Филиппопольский бой. — Медовая деревня. — От Станимака до Адрианополя. — Дочь полка. — Адрианополь. — Заключение перемирия. — Приказ по действующей армии. — Барон Рамзай, командир полка. — Расквартирование полка. — Селиври. — Переход через демаркационную линию. — Кучук Чекмедже. — Галатария. — Смотр 18-го февраля. — Парад по случаю заключения мира. — Передвижения в окрестностях Константинополя. — Тревога из-за вышек. — Отношения наши к туркам. — Бытовая жизнь полка. — Парад 5-го августа. — Возвращение на родину. — Вступление в Петербург.

Движение к Филиппополю.

29-го декабря 1-я бригада 1-й гвардейский пехотной дивизии, с тремя баталионами гвардейской пехотной бригады, под личным начальством Его Высочества Принца Ольденбургскаго, выступила по филиппопольскому шоссе в дер. Иени-Хан. Перед нами разстилалась довольно обширная плоская Софийская равнина, ограниченная с обеих сторон Балканами, причем справа, одиноко и величественно, возвышался громадный Витош. Все окрестности сплошь были покрыты снегом; дорога завалена трупами убитых турок, болгар и множеством падали; кругом господствовала мертвая тишина, отсутствие признаков какой-либо жизни, и только изредка, раздавались ружейные выстрелы болгар. Влево от нас обрисовывались во всем своем суровом величии Балканы; вдали виднелся достопамятный Шандорник, глядя на который, невольно рождался вопрос: неужели мы могли высидеть там целый месяц и целой армией перешагнуть этот колосс, перетащив, при помощи людей, каждое орудие, каждый зарядный ящик?

Двигаясь до тех пор всегда в авангарде, на этот раз мы попали в резерв. Хотя, таким образом, мы спокойно могли двигаться и не утомлять людей большими нарядами в сторожевую службу, но за то на ночлегах трудно было достать пищу, фураж и топливо. Лошади должны были довольствоваться чем попало, сами мы сидели на сухарях. На одном из ночлегов даже Его Высочеству Принцу Ольденбургскому пришлось спать на голом полу, так как не было возможности достать подстилки.

Средние Балканы.

Переход Ихтиман, Варакель и Ветреново лежали в Ихтиманском хребте. Полотно дороги состояло из сплошнаго льда; подъемы и спуски продолжительны и круты; артиллерия, конечно, снова пошла на плечах людей. Выйдя часов в 8 утра, мы заканчивали 18-ти-верстный переход иной раз в третьем или четвертом часу ночи. За поздним временем и малонаселенностью местности, трудно было добыть подстилки и дров, и утомленные люди ложились прямо в снег; но холод пробирал, приходилось вскакивать и бегать, чтобы обогреться, а затем — смотришь — и выступать пора. После этого понятно, почему отдельные люди отставали на несколько дней от своих частей и таким образом дивизия растягивалась верст на сто.

В долине Марицы.

В Ветренове мы вышли на обширную равнину реки Марицы. Огромнейшия пространства, по обе стороны шоссе, состояли из рисовых полей. В самой долине уже было гораздо менее снега, чем на предыдущих переходах, а во многих местах почва была совершенно обнажена, южное солнце приветливо грело и дорога становилась удобнее для движения.

2-го января, в 6 часов утра, полк выступил далее. Пройдя верст 10, он был остановлен на привале; здесь получено было известие, что Татар-Базарджик очищен. За несколько верст от города начинаются громадные виноградники и рисовыя поля; самый город издали очень живописен; полк подошел к нему часам к 4-м дня. Не доходя до города, начальник колонны был извещен нашими разъездами, что в садах, на северном краю города, скрываются человек около 20 турецких солдат. Люди 13-й роты без выстрела бросились на них в штыки и положили на месте 18 турок убитыми, а троих взяли в плен.

Татар-Базарджик.

3-го января, с разсветом, отряд двинулся на Филиппополь: уже около 8-ми часов утра послышались ружейные выстрелы по ту сторону Марицы, а когда, около 10 часов утра, отряд достиг места, где Марица подходит к шоссе, — пришлось остановиться, так как неприятель сильно обстреливал шоссе с противоположнаго берега. После первых неприятельских выстрелов, колонна развернула боевой порядок; батареи выехали на позиции; Семеновцы стали правее, Преображенцы левее берега, причем 4-й баталион, перестроенный по-ротно, составлял правый фланг расположения; 2-й баталион направлен левее четвертаго, для поддержания связи с л.-гв. Преображенским полком; 1-й же и 3-й баталионы оставлены в резерве (см. план). 2-му баталиону пришлось развертываться под сильным артиллерийским огнем, и, не смотря на осыпавшие его снаряды и глубокий снег, баталион развернулся как на ученьи; одна граната упала в самое звено цепи 7-й роты, повалила всех четырех человек и, разорвавшись, осколками переломало все ружья; каким-то чудом все четверо остались живы и, оправившись, вернулись в строй без всякаго повреждения. Роты первой линии разсыпали цепь стрелков по берегу Марицы и целый день были в перестрелке с неприятельскою цепью, находившеюся от нашей в разстоянии от 400 до 900 шагов.

День 3-го января можно признать одним из самых тяжелых всего похода; снег начал таять, так что лежать приходилось в лужах, а между тем ветер пронизывал до костей. К 6 часам вечера перестрелка прекратилась и полку приказано идти к Филиппополю. В этот день полк потерял убитыми 2 и ранеными 10 человек.

После проведенной безсонной ночи и следующаго затем труднаго дня солдаты едва дошли до Филиппополя. На пути стоило только по какой-нибудь причине колонне приостановиться, как тотчас-же все валились на дороге и моментально засыпали от усталости; по команде: «встать!» — вся масса шла и опять плелась до следующей остановки, где повторялось то-же самое.

По приходе к Филиппополю, полк был поставлен биваком на северной стороне города и оставлен здесь все 4-е число для отдыха. На следующий день, т. е. 5-го января, в 12 часов дня, пришло приказание идти на поддержку 3-й гвардейской пехотной дивизии, которая вела бой с армией Сулеймана-паши, южнее Филиппополя. По полученным сведениям, к неприятелю ожидалось подкрепление со стороны города Станимака, почему и были вызваны полки Преображенский и Семеновский, чтобы отрезать турок от их подкреплений.

Филиппопольский бой.

Пройдя северное предместье, полк переправился через рукав Марицы по мосту, наведенному на телегах, и затем начал переправу через самую Марицу. Самый мост был сожжен Сулейманом, и мы нашли только одни стоящие каменные быки, около которых болгары кое-как набросали доски, сломанныя двери, заборы и т. п., и таким образом устроили сообщение. По окончании переправы, бригада тотчас была двинута через Филиппополь на адрианопольское шоссе и далее на Станимак, в обход праваго фланга неприятеля. Между тем сильный бой кипел неподалеку от города; разбитая и отброшенная армия Сулеймана старалась пробиться к Адрианополю и упорно дралась. Не смотря на невылазную грязь и на то, что бригада наступала усиленным шагом, вознаградить потерянные при переправе 4 часа уже было невозможно. В сумерки полк подошел к деревне Куклен, расположенной на склоне гор, но к тому времени бой затих, и до нас дошло известие, что армия Сулеймана в этот день была совершенно разбита, и турки по одиночке бежали в горы.

Медовая деревня.

В Куклене полк расположился на ночлег, оцепив деревню сильною сторожевою цепью. Жителей здесь не оказалось, все бежали, оставив на месте все свое имущество и скот. Бегство, повидимому, было внезапное: во многих домах оставались еще столы, покрытые для обеда, с нетронутым кушаньем; масса скота, домашней птицы, вина, меду, варенья и грецких орехов предоставлена было солдатам. Восторг солдат был неописанный; старались забирать все годное и негодное, сладости, одеяла, подушки и даже женския платья, — конечно, с тем, чтобы все это бросить, как обременительную ношу, на первом-же переходе. Солдаты прозвали Куклин «Медовою деревнею».

6-го января полк выступил из Куклина на Станимак, составляя правый боковой авангард колонны, назначенной обойти турок; но оказалось, что ночью турки оставили Станимак и частью бежали в горы, а часть отступила параллельно Адрианопольскому шоссе; при ней был и сам Сулейман. Пройдя обширный лес, состоявший исключительно из миндальных и ореховых деревьев, мы вошли в город Станимак. Такого восторженнаго приема, как в Станимаке, мы до этого положительно нигде не встречали: духовенство и народ вышли на встречу с хоругвями; раздавался неумолкаемый звон колоколов; жители с радостью растворяли ворота своих домов для солдат и ничего не жалели для их угощения.

От Станимака до Адрианополя.

7-го января, в 10 часов утра, полк выступил из Станимака в местечко Папасли, окончательно раззоренное, и здесь простоял 8-е и 9-е число, а 10-го — двинулся далее на Адрианополь. Состав нашего отряда был прежний, т. е. 1-я гвардейская пехотная бригада с 1-ю и 6-ю батареями л.-гв. 1-й артиллерийской бригады. Теперь отряд составлял авангард войск генерал-адъютанта Гурко, сосредоточившихся около г. Филиппополя. Числительность авангарда была незначительна, так как на пути к Адрианополю мы были несколько опережены войсками, двигавшимися с Шипки. Идя к Адрианополю, мы были убеждены, что там предстоят нам весьма серьезныя дела. Но каково было наше удивление, когда на первом-же ночлеге, в деревне Каялы, мы узнали случайно от казака, скакавшаго с донесением, что Адрианополь очищен турками, что небольшой гарнизон его ушел, с приближением наших передовых кавалерийских отрядов, и что население встретило с хлебом и солью наши войска. Конечно, это неожиданное известие произвело в отряде весьма приятное впечатление; полетели шапки вверх, раздалось громкое «ура». Тогда еще с падением Адрианополя мы безусловно связывали окончание войны.

Четыре последующие дня мы поспешно шли к Адрианополю через Каялы, Хаскиой, Германлы и Мустафа-паша. Начиная от Папасли и почти до самаго Адрианополя, на протяжении около 150 верст, нам пришлось быть невольными зрителями ужасающей картины: весь путь был усеян погибшими людьми самаго разнообразнаго возраста, преимущественно-же детьми и стариками. Никакое поле сражения, с грудами убитых, разсеченных людей, не может произвести того подавляющаго, тягостнаго впечатления, как это нескончаемое кладбище, из котораго никак мы не могли выбраться. Грудныя дети, седые старики, молодыя истощенныя женщины, бессчетное количество падали — все это почти сплошь ограничивало нашу дорогу с обеих сторон. В перемежку с людьми и падалью валялись груды разнаго хлама, поломанныя повозки, изрубленныя оси, колеса и т. п. Все это сплошь покрывало обе стороны шоссе, а в особенности пространство в окрестностях г. Хаскиоя.

Нередко на всем переходе невозможно было найти места для привала колонны, так как отдых среди подобной обстановки был решительно немыслим, да и водой, зараженной трупами, опасно было пользоваться. Между трупами попадались иногда и болгары, особенно в деревнях, которыя просто загромождены были погибшими людьми и падалью до такой степени, что орудия и наши верховыя лошади не всегда могли обходить их.

Дочь полка.

При такой обстановке, после холодной и голодной ночи, проведенной в Хаскиое, полк выступил 11-го января, чуть лишь забрезжил свет, по направлению к деревне Германлы. В авангарде этот день шла 15-я рота; пройдя несколько верст от селения, шедший с ротою старший унтер-офицер Шорин услышал в стороне от дороги визг, который по временам походил на детский крик. Сойдя с дороги, Шорин направился к тому месту, откуда доносились жалобные стоны, становившиеся все яснее по мере его приближения. Наконец, он воочию мог убедиться, что было причиною этих звуков. В канаве, скорчившись от холода, лежала девочка в лохмотьях, примерзших к льдине. На вид ей можно было дать года три; черные волосы и глаза, склад лица и выкрашенныя малиновыя ногти выдавали ея турецкое происхождение. Голодная и полузамерзшая, она испускала редкие, но еще довольно пронзительные стоны, вырывавшиеся изредка из ея полуживаго тела. Минуты ея были сочтены, еслибы волею Провидения последние ея жизненные отголоски не привлекли на себя внимание русскаго солдата. Шорин тотчас поднял ее и показал командиру роты — штабс-капитану Рамзаю 3-му, который отправил Шорина с его ношею к полку, где, по приказанию командира полка барона Рамзая, девочка была сдана в фургон на попечение доктора Флерова.

С этого момента девочка-турчанка стала неразлучною спутницею полка во всех его походах и стоянках. Родительския попечения и старания доктора Флерова возвратили ей обратно утраченныя жизненныя силы; Флеров, следуя за полком с фургоном, имел более чем кто-либо другой возможность содержать при себе ребенка. Девочка привыкла к нему; он-же, с своей стороны, одел ее и возился с нею, как с дочерью. Девочка, не смотря на то, что каждый офицер и солдат старались ею заняться, была застенчива и дика; она признавала своими только Флерова и его деньщика, который исполнял около нея обязанности няньки. Не понимая по-русски, зная только турецкий язык, девочка называла своего покровителя «ага», что значит по турецки: господин или хозяин. Как ни старался Флеров заставить ее называть его папою или дядей — ничто не помогало, и он надолго оставался для нея агою. По возвращении из похода, девочка, по общему желанию офицеров, была признана дочерью полка и окрещена в православную веру, о чем мы ниже будем иметь случай говорить.

Адрианополь.

Не без волнения подходили мы 13-го января к городу, этой турецкой «Москве», как называли у нас Адрианополь. Не смотря на набежавшия тучи и начавшийся дождь, нам удалось заметить несколько грозных укреплений, входивших в общую оборонительную систему, а вдали, в низине, показались минареты и целый лес тутовых деревьев, окаймляющих город. 15-го числа полк выступил на квартиры в предместье Адрианополя, а 17-го был переведен в турецкий квартал.

Заключение перемирия.

Самым выдающимся событием, за время нашей восьмидневной стоянки в Адрианополе, было заключение перемирия. После разнообразных слухов и предположений радостная весть разнеслась, наконец, 19-го числа, вечером; вместе с тем последовало приглашение на молебен, в конак, где помещалась квартира Его Императорскаго Высочества Главнокомандующаго. При оглушительных криках «ура», Его Высочество объявил собравшимся во множестве офицерам о перемирии. Затем все присутствующие отправились к молебну, после котораго начались восторженныя овации.

Приказ по действующей армии.

Его Высочество Главнокомандующий, с своей стороны, благодарил войска следующим приказом:

«Доблестные вожди и воины вверенной мне армии!
Когда перешагнули вы через Балканы, я, не смотря на вашу усталость, потребовал от вас еще новых усилий. И вы не пошли, а полетели!
 
Менее нежели в месяц вы перенеслись почти через всю Турцию и подошли чуть-ли не к стенам Царьграда. По пути, как-бы мимоходом, вы разнесли целую армию турок у Филипополя, отняв у нея всю артиллерию; налетом захватили вторую столицу неприятеля — Адрианополь и появились на берегах Чернаго, Мраморнаго и Эгейскаго морей.
 
Враг не выдержал и склонил свою побежденную голову. Он согласился на все наши требования, и я остановил вас. Такие блистательные, небывалые успехи одержаны не только вашим мужеством и безпримерною храбростью, но в особенности вашею беззаветною готовностью перенести все труды и лишения. Вас не остановили ни невылазная грязь, ни непогода, ни переходы в брод через реки, по грудь в воде, в мороз и холод. Не нахожу слов, чтобы благодарить вас, герои, от самых старших начальников до последняго погонщика в обозе. Все вы исполнили свято свой долг, все вы перенесли то, что под силу только богатырям.
 
Отдыхайте-же теперь и приготовьтесь возвратиться со славою домой; но если враг вздумает не подписать требуемаго от него мира, будьте готовы снова ринуться в бой, чтобы доканать его.
 
А пока мы будем отдыхать, докажите, что русские богатыри, не имеющие себе равных в честном бою, служат примером порядка и твердой охраной для мирных жителей, какой-бы народности и вероисповедания они ни были, их имущества и чести, и покажите, что не будет даже отдельных случаев, которые могли-бы наложить малейшее пятно на добытую потом и кровью новую славу русскаго оружия».
 
Подписал: Главнокомандующий действующею армиею, генерал-инспектор по кавалерии и по инженерной части
  «Николай».

Барон Рамзай, командир полка.

В Адрианополе получен был Высочайший приказ, на основании котораго командующий полком, флигель-адъютант полковник барон Рамзай, произведен в генерал-майоры, с назначением в свиту Его Величества и с утверждением командиром л.-гв. Семеновскаго полка.

Расквартирование полка.

Вслед за перемирием, войскам предписано занять более широкия квартиры, вследствие чего Семеновскому полку стоянка предназначалась в городе Силеври.

24-го января 1-я бригада, со своими 4-мя батареями, выступила по константинопольской дороге к местам назначения, по следующему маршруту:

24-го Хавса 22 версты  
25-го Баба-Эски 27 >>  
26-го Люле-Бургас 18 >> дневка.
28-го Караштиран 19 >>  
29-го Чорлу 23 >>  
30-го Чант 24 >> дневка.
1-го Силеври.      

Описывать подробности переходов не стоит, так как особенно выдающагося за эти дни не было ничего; мастность-же до самаго Чанта представлялась всюду одинаково однообразною, малонаселенною и монотонною; липкая глинистая грязь чрезвычайно замедляла движение и делала сравнительно короткие переходы иногда весьма тяжелыми. Не доходя верст 7 до Чанта, в первый раз открылся восхитительный вид на Мраморное море.

Селиври.

1-го февраля полк выступил в город Силеври. Здесь нам впервые пришлось ощутить некоторыя прелести «замирения», как говорили солдаты. Рестораны — от самых неприхотливых до изысканных, в роде Hotel Etropol — выростали на наших глазах как грибы, благодаря предприимчивости греков и евреев; из Константинополя привозились всевозможные продукты насущной потребности и роскоши; появились газеты. Здесь-же, после двухмесячнаго отсутствия, прибыли и офицерские чемоданы. давшие возможность освежить белье и платье; но со всем этим появилась неизбежная спутница бездействия — скука. Чтобы чем-нибудь занять солдат, приступили к одиночным и ротным ученьям.

В Силеври полк простоял с 1-го по 7-е февраля; в этот день было получено приказание, от 6-го числа, вступившаго в командование гвардейским корпусом графа Шувалова, на основании котораго следовало немедленно выступить из г. Силеври и направиться одним переходом до моста у Буюк-Чекмендже, т. е. на самую демаркационную линию. Полтора суток простоял полк в деревне Пулая-Киой, а 10-го должен был выступить далее, но при несколько иных, чем предполагалось, условиях. Все наши передвижения находились в тесной связи с ходом мирных переговоров. 10-го февраля, по тревоге в 1 час ночи, полк был вызван к самому мосту, против города Буюк-Чекмедже, где провел остальную часть ночи. Это было вызвано отказом Сервера-паши принять наши мирныя условия, предложенныя туркам в Адрианополе и обусловленныя сорока-восьми-часовым сроком Его Высочеством Главнокомандующим который истек в 6 часов утра 11-го февраля.

Переход через демаркационную линию.

Мы получили приказание перейти демаркационную линию, пройти нейтральную полосу и, выслав парламентера, потребовать от турок очищения позиции у Кучук-Чекмедже. В противном случае, мы должны были развернуться в боевой порядок, выслать втораго парламентера и затем, при неудаче переговоров, после перваго выстрела со стороны турок, начать бомбардировку турецкой позиции.

В час, определенный Главнокомандующим у нас в бригаде был отслужен молебен, а в 6 1/2, л.-гв. уланский полк перешел через мост на турецкую сторону вместе с первым парламентером, за ним л.-гв. стрелковая бригада, потом наша бригада и большое количество артиллерии. К 2 часам колонна подошла к берегу залива, шириною около 1 1/2 верст, на противоположной стороне котораго раскинулся городок Кучук-Чекмедже и начиналась линия константинопольских укреплений. Войска расположились за гребнем высоты. Находившийся при колонне командующий войсками гвардейскаго корпуса граф Шувалов выехал со штабом вперед. Позиция турок с несколькими лагерями и укреплениями открылась перед нами как на ладони.

Вскоре там все закопошилось; турки стали снимать палатки, увозить орудия и свое достояние и потянулись к северо-востоку. Парламентер между тем сообщил, что начальник турецких войск, Мухтар-паша согласился очистить позицию и требовал для этого нескольких часов времени. Так как солнце спустилось уже низко, то вскоре был выслан второй парламентер, чтобы поторопить сборы турок. Между тем войска были продвинуты вперед и расположились в виду уходивших турок. Только с наступлением сумерок мы могли вступить в Кучук-Чекмедже, в котором еще оставались турецкия войска, с любопытством осматривавшия своих недавних врагов, проходивших по деревне мимо начальника авангарда Принца Ольденбургскаго.

Во избежание всяких столкновений, а также за невозможностью в темноте разводить по квартирам, войска наши стали впереди города биваком.

Кучук Чекмедже.

Для поддержания порядка, по деревне высылаемы были в течение ночи смешанные патрули из русских и турецких солдат, что очень нравилось последним и забавляло наших. Для охранения турецких складов тоже были назначены смешанные посты, сменявшиеся одновременно нашими и турецкими разводящими.

Скоро завязались оживленные разговоры (хотя обе стороны говорили лишь для собственнаго удовольствия, решительно не понимая друг друга), и стеоретипное наименование для болгар «братушки» было применено и по отношению к туркам. На другой день, когда последние увозили еще оставшияся орудия, и когда некоторыя из них застряли в грязи, то присутствовавшие при этом наши солдаты не стерпели: посмеялись, посмеялись, да и подошли к колесам, вспомнив Балканы, дружно налегли «раз, два, три — бери!» и турецкия орудия были вытащены.

Подводя итоги за период кампании от Софии до Филиппополя нельзя пройти молчанием, то достойное замечания обстоятельство, что разстояние это в 175 верст было пройдено в пять переходов, т. е. делая средним числом по 35 верст в сутки, при самых неблагоприятных обстоятельствах. При всем том, общее число отсталых было не более 180 человек. Такой замечательный результат похода можно себе объяснить только тем, что солдаты и офицеры все одинаково рвались вперед, в надежде сразиться с отступающим неприятелем, и если кто отставал, то единственно вследствие крайняго истощения сил. Благодаря высокому настроению духа, обилию продовольствия, избытка движения на теплом воздухе, болезненность в полку сразу упала до самой ничтожной дневной цифры — 34 человека.

Галатария. Смотр 18-го февраля.

13-го февраля полк был разставлен по квартирам в греческой деревне Галатарии. Все жили надеждами на мир и с ним неразрывно связанным — отправлением на родину. 18-го утром приехал ординарец от Главнокомандующаго с приказанием тотчас-же вывести полк к городу Сан-Стефано, где была расположена главная квартира. Полк изготовился как по тревоге, а офицеры поторопились заменить свои фантастические ободранные костюмы свеженькими мундирами, приехавшими вместе с чемоданами. Недалеко от города полк был встречен Главнокомандующим. Его Высочество, поздоровавшись с баталионами, изволил поблагодарить людей за их молодецкую службу и затем приказал полку остановиться, составить ружья и вызвать песенников перед баталионы. Его Высочество поехал вперед, созвал около себя солдат и стал беседовать с ними, указывая на Константинополь, Скутари, Мраморное море и видневшуюся темною полосою Азию. Очевидно было то, что Главнокомандующий ожидал чего-то. Вскоре прискакал состоявший при нем князь Церетелев и что-то доложил. Некоторым удалось услышать ответ Его Высочества:

«ну, если нельзя сегодня, то завтра; что для меня все равно!».

Оказалось впоследствии, что дело шло о заключении мира, который Великий Князь пожелал несколько ускорить, для чего и устроил маленькую демонстрацию, имевшую целью импонировать туркам. И действительно, смотр произвел потрясающее впечатление на толпившуюся публику. Все баталионы были двинуты с боем атаки по направлению к Константинополю. Пройдя вперед на столько, что фланговый баталион стал уже ступать в море, раздалась команда: «баталионы стой!» — и вся масса как окаменела на месте.

Во время движения баталионов, стоявший у берега турецкий военный корабль быстро отошел к Константинополю и, вероятно, наделал там не мало переполоху.

Парад по случаю заключения мира.

19-го февраля назначен был парад на том-же самом месте, в 2 часа по-полудни. Нас вывели с бивака в 11. Около С.-Стефанскаго маяка, полк был остановлен и поставлен фронтом к Константинополю. В параде участвовала не вся гвардия, а только полки, стоявшие по близости С.-Стефано. В ожидании приезда начальства, полкам пришлось простоять довольно долго с составленными в козлы ружьями. Около 2-х часов генерал Гурко шагом объехал все линии, громко здороваясь с частями. Спустя несколько времени пришло известие, что парад отложен до 3-х часов. Люди забегали и запрыгали, чтобы согреться, так как был довольно холодный и порывистый ветер и дождь стал чаще накрапывать и грозил превратиться в ливень.

Томительное ожидание было весьма продолжительно; только в 6 часов, когда уже стало смеркаться, у выезда из города показался Его Высочество Главнокомандующий но тут-же и остановился. Через несколько минут, стоя в открытой коляске, к нему подъехал граф Игнатьев и что-то доложил; в свите раздалось «ура». Затем Его Высочество подъехал к войскам. На усталом, но в то-же время радостном лице Главнокомандующаго можно было прочитать, что мир заключен, и действительно, приняв рапорт от командовавшаго парадом генерала Рауха, Великий Князь объехал войска и громко поздравил их с миром. Излишне говорить, что потрясающее «ура» в продолжение, нескольких минут оглашало окрестности С.-Стефано. Отмахнув саблею, Главнокомандующий собрал перед середину фронта, к аналою, всех офицеров и со слезами на глазах обратился к ним с следующими словами:

«Вас, гг. гвардейцы, благодарю и поздравляю с успехом; вы доказали теперь всему миру, что вы годны на-все; по одному слову Государя вы совершили великия дела и перед вашею храбростью ничто не может устоять: 19 лет я готовил вас к бою; вы-же превзошли все мои ожидания».

Снова громкое «ура» перелетело от группы офицеров в баталионы, но команда: «смирно!» раздалась и все снова смолкло. Началось молебствие с коленопреклонеием. После молебствия, уже в сумерках, начался парад; полк проходил церемониальным маршем в баталионных колоннах.

Вскоре после парада 19-го февраля по гвардейскому корпусу были сделаны подробныя распоряжения относительно посадки войск на суда для отплытия к Черноморским портам. По этому распоряжению Семеновскому полку надлежало прибыть к 5-му марта в Буюк-Дере, 14-го и 15-го садиться на суда, а 16-е, 17-е и 18-е числа предполагались для переезда в Одессу. Но радость возвращения на родину была непродолжительна: ни одна часть не успела еще двинуться к пристаням, как посадка была отложена. Все были страшно поражены этим известием; каждый считал дело свое оконченным и смотрел уже на будущее в самом розовом свете.

Передвижения в окрестностях Константинополя.

В течение шестимесячнаго пребывания в окрестностях Константинополя полк несколько раз менял свое квартирное расположение. Баталионы попеременно занимали Галаторию, Виран-Босну, Нифес и Сафракиой. В это время полк занимался работами по укреплению позиций, строевыми ученьями, пополнил свою материальную часть, выдержал сильную тифозную эпидемию и произвел громадныя работы по нагрузке и разгрузке с судов и вагонов разнаго рода предметов.

В первый день праздника Св. Пасхи Его Императорское Высочество Главнокомандующий был назначен Генерал-Фельдмаршалом Российских войск, а на следующий день — 17-го апреля был парад всем войскам, собранным около Константинополя, и передача командования армиею генерал-адъютанту Тотлебену.

Передвижения полка со времени стоянки его в окрестностях Константинополя были следующия:

25-го февраля 3-й и 4-й баталионы были выведены из деревни Галатории в деревни Виран-Босну и Папаскиой.
4-го мая 1-й и 2-й баталионы переведены на бивак в дер. Нифес.
23-го июня весь полк был сосредоточен у Сафракиоя.
8-го июля снова передвинут вперед к деревне Нифесу и чифлику Кулелы — для содержания сторожевых постов.
12-го августа полк перешел в Сан-Стефано — для посадки на суда.

Тревога из-за вышек.

Во время содержания полком аванпостов впереди Нифеса, для наблюдения за турками, по всей передовой линии устроены были вышки, наверху которых постоянно находился унтер-офицер, обязанный следить за всем тем, что происходило у турок, и, в случае замеченнаго движения, — тотчас доносить. Из-за этих вышек 5-го июня чуть-чуть не вышло столкновение с турками, но, к счастью, все окончилось одною тревогою. Произошла она оттого, что командовавший турецкими позициями Фуад-паша постоянно домогался, чтобы мы сняли наши вышки. Однажды ему показалось, что одна из вышек в отряде генерала Эллиса была возведена вне нашей демаркационной линии; вследствие этого он прислал к нам просить снять эту вышку, прибавив, что если это не будет исполнено, то он «примет свои меры». Конечно, эту угрозу приняли за внушение свыше, как предлог к возобновлению неприятельских действий против нас, а потому на следующий день, с утра, вся наша армия стояла под ружьем на своих позициях. Войска сняли лагерь, отправили обозы назад и проч. Но к вечеру дело разъяснилось и все пришло в прежний вид. Турки при этом были страшно напуганы: офицеры их прибежали на наши аванпосты и спрашивали, что мы хотим делать? Солдаты-же их открыто говорили, что еслибы мы перешли в наступление, то они бросили-бы позиции и не стали-бы драться.

Отношения наши к туркам.

Кстати заметить, что наши солдаты жили с турками в полном мире и согласии; ходили друг к другу в гости и угощали кто чем был богат. Турки особенно охотно ели наши кислыя щи и кашу; около кухонь, во время обеда, можно было почти постоянно видеть нескольких из этих голодных гостей, жаловавшихся на недостаток продовольствия у них. Нельзя не упомянуть также об оригинальном расположении аванпостов вдоль дороги, южнее Нифеса. Здесь наши и турецкие посты стояли в трех шагах друг от друга, и на ночь сходились вместе около одного костра; при этом турки преисправно отдавали честь нашим офицерам, проезжавшим мимо их постов.

Во все время стоянки под Константинополем у нас шли занятия одиночныя и ротныя ученья, причем войскам, стоявшим в первой линии, приказано было делать ученья в сторону противоположную от неприятеля, чтобы не возбудить у них тревогу.

Бытовая жизнь полка.

Обратимся теперь к внутренней, бытовой жизни полка. В нравственном отношении, весь период — от заключения мира до отплытия в Россию — был самым тяжелым временем за всю кампанию. Особенно тяжело переносить было — неопределенность положения и неизвестность.

Солдаты вяло, апатично шлялись по биваку, не зная чем заняться; особенно невыносима была для них стоянка в маленьких tentes-abri, когда наступил майский зной. Уже в 6 часов утра наступала такая жара, что всякий сон пропадал. Днем люди, оставаясь в одном белье и лежа неподвижно в палатках, обливались потом с головы до ног. С закатом солнца солдаты постепенно выходили из палаток, бивак оживлялся, раздавались песни — часов до 11-ти.

Офицеры проводили время или у себя дома, или в ресторанах, которые открывались предприимчивыми антрепренерами подле каждаго бивака; так, в Галатории содержался для двух баталионов свой ресторан итальянцем; неразлучным спутником 3-го и 4-го баталионов, до самаго отплытия в Россию, был грек Кристус Розас, под названием Бекас, у котораго офицеры устроили свой клуб. Несмотря на то, что в каждом баталионе была своя офицерская артель, тем не менее кабачки эти посещались очень охотно. Отношения к туркам были чрезвычайно дружественныя, и офицеры наши и турецкие очень часто обменивались визитами.

Главными развлечениями офицеров были поездки в Сан-Стефано и Константинополь. В Сан-Стефано была возможность встретиться с офицерами других полков, скорее узнать новости от штабных и от состоящих при разных учреждениях знакомых, приобрести новыя газеты, а по вечерам найти развлечение в увеселительном саду «Конкордия» и в балагане, в котором давала представления италиянская оперная труппа, хотя довольно жиденькая, но для «военно-походнаго театра» весьма сносная.

Что-же касается поездок в Константинополь, то первоначально оне делались как-то таинственно, неоффициально, но потом, приказом от 28-го апреля, оне были разрешены, с тем чтобы офицеры ездили в статском платье, с разрешения начальника дивизии и не более как по два человека с полка; даже позволено было возить в Константинополь нижних чинов, но командами и при офицерах.

Надо, впрочем, сознаться, что до конца нашего пребывания под стенами турецкой столицы, она была постоянно переполнена офицерами в военной форме. Пресловутаго мусульманскаго фанатизма не было и следов; угрюмые софты охотно, за несколько пиастров, показывали грибницы падишахов и достопримечательности Св. Софии. В своих мундирах и вооружении, мы смело толкались среди мусульманскаго Стамбула и на базаре. Осмотревши достопримечательности города, офицеры наши к вечеру наполняли разныя «Конкордии», где сомнительной молодости француженки, утративши голос, не без успеха заменяли его жестикуляциями ног и рук, при выполнении всесветно-популярных шансонеток. При отсутствии общественной жизни и слабом развитии европейской культуры, Константинополь скоро надоедал и в воспоминании оставалась только обворожительная картина Босфора.

Что касается части продовольствия и обмундирования полка, то с приходом под Константинополь для него настали блаженные дни. В самом начале, хотя продовольствие обходилось полку очень дорого, но за то избыток был во всем; не только не было недостатка, но люди еще продавали прямо с рук свою экономию хлеба и по весьма порядочным ценам. Приказом по армии от 7-го февраля 1878 года, сверх обыкновеннаго приварочнаго довольствия, отпускалось лишняго по полуфунту мяса и получарке водки в день на человека. Обмундирование приведено в полный порядок, выданы людям новые сапоги, летния шаровары, по две рубахи, нижнее белье, новые чахлы и назатыльники на фуражки; кроме того, на средства полка приобретено на каждаго человека по фуфайке; все негодныя палатки заменены новыми и пополнен весь шанцевый инструмент.

По Высочайшему повелению произведена инспекция оружия генералом Нотбеком, которая дала в полку самые блистательные результаты и выдвинула его в первый нумер всей действующей армии.

Санитарное состояние полка во время стоянки под Константинополем, было, наравне с прочими войсками, в самом жалком положении. Изнуренные тяжестями похода, недостатком пищи, зимней стужей на Балканских высотах, войска наши, с наступлением весны, с ея дождями, ветрами и миазмами, должны были расположиться или скученно на квартирах, часто в болотистых местностях, или под открытым небом, в легоньких палатках, подвергаясь всем влияниям непогоды. Палящий зной также не мог содействовать укреплению организма. При таких условиях в феврале началась тифозная эпидемия. Медицинския средства войск были первоначально недостаточны. В дивизионных лазаретах, где имелось всего по 83 места, накоплялось, не смотря на эвакуацию, до 1000 человек больных, при одном или двух врачах, которые тоже не избегли эпидемии. В полках заболевало по 35—40 человек в каждом ежедневно. Рота выйдет на ученье, и непременно несколько совершенно здоровых людей повалится, почувствовав внезапно головную боль и головокружение. В Семеновском полку, в мае месяце, лежали одновременно в тифе все врачи, а медицинский персонал при полковом лазарете сменялся три раза.

Движение болезненности в полку выразилось в следующих цифрах:

    Заболело.
В феврале 25
>> марте 59
>> апреле 99
>> мае 499
>> июне 227
>> июле 98

К счастию, форма тифа была легкая и смертельные случаи составляли лишь небольшой процент больных. Тем не менее, вследствие изнурительности этой болезни, требовалось несколько месяцев, чтобы больной окреп и снова мог вступить в строй.

Подведем общие итоги за весь поход.

  С о с т о я л о:
Гене-ралов Штаб-офицеров Обер-офицеров Нижних чинов
Строевых Нестрое-вых
По выступлении в поход 1 3 53 3321 268
В день вступления в Адрианополь 1 4 48 2650 40
К 1-му февраля 1878 г. 1 4 53 2909 233
К 1-му августа 1878 г. 1 4 57 2257 212
Прибыло в 2-х маршевых командах 2 451
Убыло во время кампании 1582

Убыль в делах

  Нижних чинов
Убито. Ранено. Контужено. Выпущено патронов
11-го ноября, под Правцом 2 5 1,030
3-го, 4-го и 5-го января, под Филиппополем 3 14 4 5,048
На позиции у Шандорника 1 6 6 4,325
ВСЕГО 6 25 10 10,403

По заключении перемирия, как уже было говорено выше, мы надеялись на скорое возвращение на родину; но едва мы стали собираться, как возвращение войск в Россию было сначала задержано, а затем и вовсе приостановлено. После многих надежд и неприятных разочарований, наконец, только в конце июля, мы узнали о предстоящей отправке на родину. Перед посадкой на суда главнокомандующий назначил общий парад войскам, расположенным вблизи Константинополя и Чаталджи, 5-го августа.

Парад 5-го августа.

За несколько дней до парада, место для него было выбрано между Чифтликом Ай-Мама и деревнею Сафракиойем, вместе с тем заблаговременно были приглашены присутствовать на нем турецкия власти и представители различных держав в Константинополе. В день парада все аванпосты, по взаимному соглашению с турецким начальством, были сняты; поэтому большое число турецких солдат и офицеров имели возможность явиться на место смотра и любоваться невиданным для них зрелищем. Кроме того, они массами высыпали на линию своих передовых постов и оттуда наблюдали картину. Особенно поразительно-величественное зрелище производил общий вид всей массы войск. При движении от Сан-Стефано к Ай-Мама, в разстоянии одной версты, зрителю внезапно открывалась грандиозная картина: целое море белых фуражек волновалось зыбью на всем пространстве по направлению к Сафракиою и скрывалось за горизонтом. Войска были построены в следующем порядке: впереди пехота — гвардейский корпус, стрелковая бригада, 4-й и 8-й корпуса. В каждой дивизии первые баталионы полков в голове, на одной линии; прочие баталионы им в затылок, причем каждый из них в двух-взводной колонне справа; таким образом пехота составляла четыре линии. Всем парадом командовал генерал-лейтенант Радецкий. Ровно в 12 часов приехал главнокомандующий; подъехав к войскам, генерал-адъютант Тотлебен поздоровался с ними и поздравлял отдельныя части со скорым возвращением на родину. При огромном протяжении, занятом войсками, не смотря на быстроту аллюра, объезд продолжался довольно долго, и церемониальный марш начался около часа пополудни.

Что касается наружнаго вида, в котором представлялись войска, то его иначе невозможно назвать, как вполне блестящим. Глядя на проходившия войска, легко забывалось, что мы находились за тридевять земель и что так недавно вынесли кампанию; казалось, будто все совершающееся перед глазами происходило в обыкновенном лагерном сборе. Такое-же впечатление вынесли и присутствовавшие на параде иностранцы.

По окончании парада, главнокомандующий собрал к себе всех начальников, благодарил за отличнейшее во всех отношениях состояние вверенных им частей, а командующему гвардейским корпусом, графу Шувалову, и командиру л.-гв. Семеновскаго полка, барону Рамзаю, сказал, что, по совести, должен отдать справедливость Семеновцам и признать, что они показались лучше всех. В заключение, генерал рекомендовал начальникам обратить внимание на то, чтобы войска до последней минуты своего пребывания в Турции, а также и при возвращении на родину, сохранили-бы ту сдержанность и тот строгий внутренний порядок, которые отличали их до сих пор и высоко поставили честное имя русскаго солдата.

Возвращение на родину.

18-го августа началась посадка на суда для переезда в Россию. Полк был размещен на двух больших пароходах. Перед отплытием, на паровом миноносном катере, подъехал к нашим пароходам главнокомандующий, чтобы в последний раз поблагодарить за службу и пожелать счастливаго пути. В 7 часов вечера пароходы снялись с якоря, грянуло «ура», музыка заиграла гимн, и пароходы медленно направились к Константинополю. Ночью стали на якорь в Босфоре, против Золотаго Рога. Был день Селямлика, все мечети были освещены в несколько ярусов плошками и эти остроконечные, высоко уходящие в небо, шпицы производили необыкновенный эффект. С утра мы пошли по Босфору, в 12 часов дня вышли в Черное море и через два дня, т. е. 21-го августа, высадились в Севастополе.

В Севастополе полк был поставлен биваком, в нескольких верстах от монастыря св. Георгия, почти на месте бывшаго, в 1855 году, лагеря. 25-го августа Государь Император сделал полку смотр, после котораго осчастливил командира своей роты, капитана Попова 2-го, назначением к себе флигель-адъютантом. После парада, жители города Севастополя устроили угощение солдатам, которым раздавали водку и пироги, а офицерам был предложен прекрасный обед обществом офицеров 1-й бригады 13-й пехотной дивизии в летнем помещении их клуба. Вечером жителями города Севастополя был дан бал.

На следующий день, в 5 часов утра, первый эшелон двинулся по железной дороге на Симферополь, где опять было устроено угощение для офицеров и нижних чинов. Вообще трудно описать то радушие и внимание, какия полк встречал от населения в течение всего переезда по железным дорогам. Две недели проведенныя в дороге, были одним непрерывным рядом празднеств, встреч, проводов, благословений, поздравлений и пожеланий.

30-го и 31-го августа была дневка в Курске, затем дневка была 3-го и 4-го сентября в Москве, а 6-го сентября, в 1 час ночи, полк прибыл в Колпино, выведен из вагонов и поставлен по квартирам в Московской Славянке, в ожидании сосредоточения всей дивизии, где опять встретил самый радушный прием от И. Ф. Громова, устроившаго ему обед, и поднесшаго образ.

Вступление в Петербург.

8-го сентября, в час дня, Семеновский полк вступил через Московския триумфальныя ворота в Петербург. Здесь его ожидала самая торжественная встреча. Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич с Государыней Цесаревной Марией Феодоровной с Августейшими детьми своими и всеми находившимися в городе особами Императорской фамилии приветствовали возвращавшияся войска. Перед их ложей[1] духовенство служило молебен; городской голова читал адрес и поднес полку хлеб-соль на серебряном блюде. По пути нашего следования были выстроены шпалерами запасныя части от вступавших войск. Чины полка были наделены массами цветов и венков, которые подносили знакомые и незнакомцы, бросали из толпы, из окон и с балконов. С приближением к казармам, полк был встречен колокольным звоном.

По окончании благодарственнаго молебна, около казарм, на бульваре, устроен был от города прекрасный обед нижним чинам, а в помещении школы солдатских детей — завтрак для гг. офицеров.

При торжественном вступлении полка в Петербург, полк получил, кроме адреса и хлеба-соли от городской думы, образ Божией Матери от Воскресенскаго Новодевичьяго монастыря, поднесенный ему игуменьей Евстолией с сестрами, венок от воспитанниц детскаго приюта и от семейства Громовых серебряное блюдо с чаркою в русском стиле и серебряный образ Спасителя в деревянном киоте с лампадою, который был повешен в дежурной комнате.

Так окончился поход полка в Европейскую Турцию.



ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Устроенной близ триумфальных ворот.

История Лейб-Гвардии Семёновского полка.

Публикуется по изданию: История Лейб-Гвардии Семёновского полка. Составил Лейб-Гвардии Семеновского полка поручик П. Дирин. - Санкт-Петербург, типография Эдуарда Гоппе, 1883. Оцифровка текста, html-вёрстка - Тимур Белов, 2013. При использовании текста ссылка на эту страницу обязательна.