Карцов П.П. История лейб-гвардии Семёновского полка 1683-1854. Часть вторая.
Глава XXIII. Неслужебный быт.
Неслужебный быт офицеров. — Полковая Инженерная школа. — Собственное состояние офицеров. — Привязанность к полку. — Значение в обществе вообще. — Неслужебный быт нижних чинов. — Занятия и нравственность. — Семейства нижних чинов. — Вдовы и сироты. — Школа в Москве. — Первая школа в Петербурге. — Её состав, курс и улучшение. — Преобразование школы в 1789 году. — Призрение отставных.
Неслужебный быт офицеров.
Предмет столь любопытный и многосложный, каков неслужебный быт чинов полка, к сожалению представляет весьма мало источников, которые бы указывали на домашнюю и общественную жизнь их. В делах полковаго архива не объясняются — ни степень образования офицеров, ни отношения их между собою и к обществу. Кое-где только встречаются об этом отдельныя мысли. Современных записок и дневников по этой части мы вовсе не имеем, а если они и есть, то находятся в руках частных лиц и доселе еще не доставлены. По этому подробное изследование этого предмета, в той степени, как бы это было желательно, — невозможно; и мы должны ограничиться изложением тех немногих данных, которыя разсеяны в официальных бумагах и частной переписке некоторых чинов полка. В этом случае прежде всего должно сказать о полковой Инженерной школе, как о таком учреждении, которое имело весьма большое влияние на умственное образование офицеров.
Полковая Инженерная школа.
Заведенная при Петре Великом, полковая инженерная школа существовала до половины прошлаго столетия. В царствования Петра II и Екатерины I офицеры посещали ее на прежнем основании. Капитан Гартунг оставался преподавателем, и, покуда был жив князь М. М. Голицын, начальство полка строго следило за ходом занятий, не жалея никаких издержек для усовершенствования школы (Приложение 56). К счастию преемниками Голицына по начальствованию полком были гр. Ушаков и принц Люнебургский. При них инженерная школа посещалась тем же числом офицеров, как и прежде, и успехи их продолжали приносить пользу всему полку. Но с 1745 г. обнаруживается явное охлаждение к занятиям. Все преимущества, дарованныя Петром I посещавшим школу, были уничтожены, и начальство перестало уже заботиться о том, чтобы служебныя занятия не мешали классным. С возвращением полка, в 1749 г., из Москвы, школа была распущена; а бывшие в ней книги, инструменты и учебные припасы переданы в школу солдатских детей. Так кончило свое существование учреждение, возникшее по указанию Великаго основателя полка, и в свое время принесшее несомненную пользу и службе и обществу.
Собственное состояние офицеров.
Нужно впрочем заметить, что в то время инженерная школа была почти и лишняя. Не только офицеры, но и нижние чины, в свободное от службы время, могли посещать классы кадетскаго корпуса; но главное — тогда производили в офицеры преимущественно людей получивших уже домашнее образование, и большею частию богатых. Последнее в тогдашнее время было почти необходимым условием каждаго офицера: этого требовала и домашняя и служебная жизнь его. Частыя движения полка в Москву, участие во всех празднествах, постоянныя приглашения офицеров ко Двору, поручения, которыя давались им без всяких вспоможений, все это было сопряжено с издержками, далеко превосходившими определенное казною содержание (Приложение 57). Даже самая одежда требовала значительных расходов, потому что на придворную службу офицеры являлись не в форменных мундирах, а всегда в так называвшихся тогда собственных, которые, отличались дорогим шитьем, во многом подчинялись моде, и потому часто давали офицерам возможность щеголять роскошью и богатством наряда. Зимою, во время устроиваемых при Дворе катаний или других увеселений, офицеры, вместо форменных плащей, носили: «лисьи шубы без рукавов, покрытыя тонким бирюзовым сукном и обложенныя по борту и подолу соболем и бобром; оне застегивались клапанами из золотаго галуна и пуговицами с обеих сторон золочеными. Шапки были из серебряной парчи, с черным лисьим околышем»[1]. Такия отступления от формы существовали впрочем только до половины царствования Екатерины II.
Если с одной стороны служба требовала от офицеров значительнаго состояния, то с другой надобно к чести их сказать, что они употребляли его с пользою себе и другим. Это подтверждается примерами благотворительности и частых пожертвований, о которых сохранились указания в делах полка. Из описей имущества умерших офицеров видно, что многие употребляли значительныя суммы на усовершенствование себя в науках, на приобретение книг и устройство собственных библиотек, на улучшение имений и быта своих крестьян и проч. Когда учреждался Воспитательный Дом, многие из чинов изъявили желание жертвовать на содержание его ежегодно часть своего жалованья[2]. Чтобы судить о состоянии офицеров, стоит только обратить внимание на их огромные собственные обозы, следовавшие за полком во время передвижений. То же самое видно из списков офицерской прислуги, которая у многих простиралась до 20 человек. Сверх того долгое время служили у офицеров пленные Калмыки, Турки и Греки, которые еще детьми были привезены ими в Петербург, при возвращении полка в 1739 г. из Турции[3].
Привязанность к полку.
Так как многие из нижних чинов, по происхождению своему, как дворяне, стояли весьма близко к начальникам своим, то и домашняя жизнь последних часто сливалась с неслужебным бытом первых. Это естественно связывало тех и других, и если имело иногда невыгодное влияние на службу, то с другой стороны рождало те неразрывныя узы любви и дружбы, которыя существовали между офицерами и их подчиненными. Примеры тому встречаются не редко. Управлявшия полком лица поддерживали в нем этот дух и тем еще более скрепляли отношения чинов его. В действиях каждаго, не смотря на проступки, происходившие от недостатка образования, выражалась любовь к полку. Прослужа в нем несколько десятков лет, всякий смотрел на полк, как на вторую родину, старался перевести в него своих родственников, а детей записывал солдатами тотчас после рождения. Привязанность эта, как заветное наследственное чувство, переходила от отца к сыну, от сына к внуку, и была причиною, что недоросль, подавая прошение о поступлении на службу, считал для себя законным долгом быть в Семеновском полку, потому, что там был отец его, или брат, или дядя. Похвальною привязанностью и любовью к полку отчасти объясняются и отказы нижних чинов от производства в офицеры армии. За то и полк наш пользовался общею любовью жителей, сначала Москвы, а с 1760 г. и Петербурга. Это несомненно вытекает из многих фактов, открывающихся при разборе старых дел полка, — фактов, которые иногда сами по себе ничтожны, но ясно указывают на столкновения общества с полковыми чинами.
Значение в обществе вообще.
С любовью жителей офицеры полка пользовались вместе и общим доверием. Что бы ни предпринималось важнаго в обеих столицах, не только правительством, но и частными лицами, во всем давали Семеновцам случай быть или деятельными участниками, или полезными советниками. Есть доказательства, что многие из них были не только почетными, но и действительными членами Университета и Академии, потому что в делах уцелело множество приглашений на разныя заседания и торжественные акты (Приложение 58). Частныя лица подражали этому доверию правительства, видя пред собою пример того высокаго внимания, которым пользовались офицеры полка от Высочайших Особ. Оно простиралось до того, что еще в 1740 году Императрица Анна Иоанновна разрешила им представить ко Двору свои семейства и с тех пор жены офицеров приглашаемы были на балы и куртаги[4]. Такое близкое участие в личных, так сказать, домашних увеселениях Царскаго Дома, необыкновенно оживляло и счастливило полковое общество, вполне умевшее ценить внимание, каким удостоивало их Августейшее Семейство (Приложение 59).
Неслужебный быт нижних чинов.
Для разсмотрения неслужебнаго быта нижних чинов мы имеем более данных и потому можем изложить его несколько подробнее. Начнем с того, что относилось ко всем из них без исключения. Мы уже несколько раз упоминали о том, что, до начала постройки полковой слободы в Петербурге, нижние чины все как-то не верили, что новая столица останется местом постояннаго их квартирования. По этому те, которые имели какую либо собственность в Москве, не заботились о переводе ея в Петербург, а по примеру их и прочие не старались обзавести себя в месте новаго пребывания. 1750 год произвел некоторый переворот в прежних идеях и привычках солдат. Между тем, как прежде начальство не знало кому отдавать полковыя земли, на которых никто не хотел строиться, с этого времени желающих стало являться уже слишком много. Большая часть рядовых была из дворян, имела состояние, своих крепостных людей, следовательно — все средства способствовать видам правительства. И точно, — менее нежели в три года, окрестности слободы застроились собственными домами нижних чинов. Сверх того, некоторые покупали землю в других частях города, строили там дома и отдавали их в наймы. Из списков видно, что число нижних чинов, имевших собственные домы увеличивалось с каждым годом и в 1776 г. возрасло до 182. Одно это показывает, как значительно должно было быть состояние солдат. До 1745 года не было ни одного унтер-офицера, который бы не имел лошадей и экипажа. Что это было действительно так, убеждает нас следующий случай. Когда некоторые унтер-офицеры отклоняли от себя командировки, отговариваясь неимением собственных лошадей, то начальство чрезвычайно удивилось и приказало произвести изследование, действительно ли есть в полку такие «неимущие урядники»[5]? Нельзя было и не удивляться, потому что унтер-офицеры вне службы ездили по городу в щегольских экипажах. В 1758 году обыкновение это было несколько ограничено. В приказе от 19 мая того года сказано: «унтер-офицерам и солдатам ехать в каретах цугами запрещается, но дозволяется в одноколках и колясках». Подобно офицерам, дозволялось и нижним чинам вне службы иметь собственное обмундирование, с тою разницею, что у них отступления от формы состояли только в лучшем качестве материалов. За всякия изменения в покрое взыскивалось строго, и начальство постоянно следило за тем, чтобы нижние чины, находясь в городе, были одеты опрятно и по форме. Нарушения были впрочем не редки, и причина их всегда заключалась в самом дозволении иметь собственные мундиры. Желание щеголять брало верх над страхом наказания, и побуждало к отступлениям от форменной одежды.
Занятия и нравственность.
Не смотря на то, что большинство нижних чинов были люди с состоянием, замечалось в них странное явление, — постоянное желание, в свободное от службы время, заниматься торговлею, — что хотя строжайше было запрещено, но при всем том безпрестанно подавало повод к ссорам, жалобам и взысканиям. Одни скупали в окресностях продукты, и потом сами следили за их продажею, другие посылали людей своих на аукционы и купленныя там вещи перепродавали на своих квартирах; третьи приказывали привозить из имений разнаго рода живность, которую потом с подряда поставляли в трактиры; бедные, наконец, просто ходили на рынки и перепродавали там всякую мелочь. Вред от подобных безпорядков был бы еще не так велик, если бы они происходили в должных пределах. Между тем одни, не получая денег за отданное в долг, утруждали начальство жалобами; другие, уличив людей своих в обмане, поступали с ними противозаконно; а большая часть, по необразованности, заводила ссоры и дозволяла самой себе чинить расправу. По этому начальство всеми мерами старалось искоренить страсть к торговле. Не имевшие состояния без сомнения могли бы улучшить свой быт, занимаясь вместо торговли ремеслами, но все знавшие их были в полковых мастерских, а другие не имели к тому охоты.
В главе о ротном управлении мы имели уже случай говорить о нравственности нижних чинов и о том, как мало заботились об исправлении ея. Здесь прибавим, что причины всех безпорядков и проступков, имея первым источником своим общую необразованность, должны быть также отьискиваемы во многих несовершенствах и неудобствах неслужебнаго быта солдат. Редко занятые ученьями, и до устройства слободы размещенные по обывательским квартирам, нижние чины или гуляли по городу, где искали развлечений, сообразных своим понятиям, или собираясь вместе слушали разсказы краснобаев. К одному влекли их в особенности народныя сборища, где тогда еще господствовал кулачный бой, столь занимательный для необразованной массы народа; в другом отношении пленяли их сказания о прошлом, в которых сила решала все, будучи вместе и законом и оправданием. Между тем хозяева квартир, ложно понимая отношения свои к постояльцу, смотрели еще на солдат как на касту враждебную обществу и сами вызывали их на ссоры. Сороковые года прошлаго столетия особенно богаты такими раздорами. В праздники, когда народ собирался на пространство лежавшее между слободою и Ямскою, не было никакой возможности удержать людей от участия в борьбе и других играх, кончавшихся всегда вмешательством полиции, которая должна была употреблять силу, для разсеяния сборищ, простиравшихся иногда до 3 или даже 5 тысяч человек[6]. При этом нижние чины, иногда даже и непричастные к ссорам, являлись заступниками слабых и тем подавали повод считать их если и не виновниками, то участниками безпорядков. Все подобныя явления были как бы потребностию века и с возрастающим образованием, именно с половины прошедшаго столетия, должны были постепенно уступать другому направлению идей и неслужебных занятий нижних чинов.
С 1750 года нравственность и занятия принимают совсем иное направление. Нижние чины из дворян добиваются производства и повышений и не стыдясь сидеть в полковой школе на одной скамье с малолетками, занимаются грамотою, а многие даже посещают классы кадетскаго корпуса. Сначала посещение полковой школы было редкостью, что ясно видно из приказов по полку 1748 года; но через два года в ней недоставало уже места для желающих учиться, а в кадетский корпус и академию люди отправлялись целыми командами. В последствии нередко можно было застать в светлицах за азбуками и солдат — не дворян. С 1762 года жажда просвещения сделалась общею. Начальство полка само поощряло это благородное направление всевозможными средствами, и доводило об успехах некоторых до Высочайшаго сведения (Приложение 60). Всех, обнаруживавших особенныя способности, отправляли в Московский Университет, откуда они возвращались в полк с повышением чина (Приложение 61). Но не один чин отличал их от прежних товарищей: нравственное отличие было гораздо разительнее, и сослуживцы понимали, что оно заключается в приобретенных знаниях. К концу царствования Екатерины II, поприще к усовершенствованию себя в науках с каждым годом расширялось. К благодетельным мерам правительства надобно отнести между прочим то, что в 1783 г. для нижних чинов, чувствовавших призвание к медицине, открыты были особенныя лекции при госпитале, а в 1793 г. Императрица повелела: «в Семеновском полку, из числа ходящих в разныя училища, выбрать 30 человек желающих, и дозволить им ходить в классы Морскаго корпуса»[7].
Семейства нижних чинов.
Семейства нижних чинов проживали преимущественно в Москве, за исключением самых зажиточных, которыя переехали в Петербург, и то тогда уже, как началась постройка слободы. Привычка к постоянной жизни в древней столице удерживала в ней и в последствии многих жен нижних чинов, так что последние иногда должны были просить содействия начальства о высылке семейств их в Петербург. Эта обязанность обыкновенно возлагалась на начальника московской команды; но и он не всегда мог справиться с солдатками, которыя настойчиво оставались в Москве, потому что были там менее подчинены нововведениям и порядкам, и по слухам представляли себе жизнь петербургскую с самой невыгодной стороны. Первым ударом для московских старожилок было постановление 1748 года, которым предписывалось: все семейства нижних чинов, проживающия в слободе, перевести в подмосковное Красное село[8]. С того времени, с каждым походом полка в Москву, стало переселяться в Петербург по нескольку десятков семейств. В Петербурге, не смотря на то, что большая половина солдат имела свое состояние, жены их получали казенное помещение в слободе, почему и были вполне подчинены полковому начальству. Число их было огромно до самаго конца разсматриваемаго нами периода[9]. Те из солдатских жен, которыя не имели состояния, содержали себя собственными трудами. Некоторыя знали рукоделья, другия нанимались в поденьщицы, третьим наконец доставлял работу полк, нанимая их или прислужницами в госпиталь, или для полевых работ, при уборке сена и засеяннаго на полковой земле хлеба.
Вдовы и сироты.
В статье о помещении полка было упомянуто о существовавшей в Москве богадельне. В ней призревались вдовы нижних чинов, убитых на войне, или тех, которые не имея никакого состояния, отличались особенным усердием к службе. Первыя поступали в богадельню на основании закона, а для помещения вторых г.г. полковые штабы каждый раз делали особыя представления начальствовавшим полком генералам. Так было по крайней мере покуда полк владел собственностию в Москве; что сталось с богадельнею после, была ли она уничтожена, или перешла в другое ведомство, из дел полковаго архива не видно. Достоверно только то, что вдовы нижних чинов не были предоставлены произволу, потому что с 1765 года выдавались им деньги, называвшияся тогда «вдовьим жалованьем». Представления к такого рода вспомоществованию делались ротными командирами и шли на утверждение, — в начале г.г. полковых штабов, а потом — полковага командира[10].
Дети умерших нижних чинов были предметом особенных попечений начальства. Это велось в полку еще со времен Петра Великаго, и с тех пор поддерживалось постоянно. Сироты жили в московской слободе или вместе с матерями, или в семействах старослужащих чинов отставной роты, и получали денежное жалованье, которое, смотря по возрасту, а иногда и поведению мальчика, разделялось на три оклада, носившие те же названия, как и оклады нижних чинов[11]. Для получения оклада, мать или ближайшие родственники сироты подавали прошение г.г. полковым штабам; круглыя же сироты получали жалованье по представлению начальника отставной московской роты. Последнее правило существовало до 1764 года. Тогда состоялся указ о том, что бы производить сиротское жалованье по окладу отцев, и в то же время положено выдавать его всем круглым сиротам; из числа же детей имевших матерей должны были пользоваться им только 30 человек. После продажи московских полковых земель и строений все сироты были исключены и списков полка: мальчиков отправили на казенное содержание в петербургскую гарнизонную школу, а девочек отдавали в Новодевичий Воскресенский монастырь, куда с тех пор стали принимать дочерей всех нижних чинов полка, изъявлявших на то желание[12].
Школа в Москве.
Сыновья состоявших на службе солдат записывались в списки полка по достижении осьми-летняго возраста. После этого они — или оставались при родителях до 18 лет, или поступали в полковую школу, учрежденную еще при Петре Великом в Преображенской слободе, для обоих полков гвардии. С 1745 г. все проживавшие в Москве мальчики, отцы которых служили в Семеновском полку, были переведены в слободу, и там положено начало собственно полковой школе, в которую, на первый раз приняли только сирот, и сыновей рядовых, не имевших средств на собственный счет воспитывать детей своих. Заведывание школою было возложено на начальника отставной роты, который ежегодно представлял отчет о содержании школы и успехах учеников. В ней обучали исключительно одной русской грамоте, и за неимением места — помещали не более 50 мальчиков; все остальные поступали частию в гарнизонныя школы, частию в мастеровые полка.
Первая школа в Петербурге.
Когда отстроилась петербургская Семеновская слобода, нашли необходимым, не закрывая школы в Москве, учредить подобную в Петербурге. Для этого отведена была одна из связей 8 роты, которую переделали сообразно новому назначению. С открытием школы составлено г.г. полковыми штабами особое положение, в следствие котораго сыновья нижних чинов, все без исключения, должны были ежедневно приходить в школу. Сверх того разрешалось посещать ее и желающим из солдат. Учителями назначены в начале унтер-офицеры, а предметами преподавания, кроме русской грамоты, были: арифметика, геометрия, черчение планов и французский или немецкий язык. В 1747 г., когда Великий Князь Петр Федорович обратил на школу особенное внимание, в ней сделаны были многия полезныя преобразования; а именно: устроено два отделения; в младшем обучались дети нижних чинов, в старшем — все желающие, без различия чинов и сословий; для старшаго отделения нанят особый учитель из иностранцев[13]; приобретено множество руководств и инструментов (Приложение 62). Кроме того возобновлены все преимущества, существовавшия при Петре Великом, для посещавших полковую инженерную школу; все ученики освобождены от внутренней полковой службы, а тем из них, которые окажут особенные успехи, обещано производство за отличие. Поход полка в Москву, в 1752 г., хотя несколько приостановил начатыя в полковой школе улучшения, но вместе был поводом, что по возвращении в Петербург, на нее обращено тем большее внимание. Чтобы дать ход особенным даровитым и прилежным ученикам, начальство сначала разрешило нижним чинам переводить детей своих из школы в другия учебныя заведения, а в последствии, — само делало это, уже без посредства родителей. С 1753 г. солдатския дети могли продолжать образование в Академии Наук и Художеств[14]; при чем полк за каждаго из них вносил определенную плату, и кроме того доставлял в Академию все учебные материалы и руководства. Часто случалось, что начальство тех заведений, где учились дети нижних чинов, ходатайствовало о назначении им наград, и тогда делались им от полка подарки, или записывали их на следующие оклады.
Состав, курс и постепенное улучшение школы.
К исходу 50-х годов число учащихся в полковой школе было огромно. Кроме 220 мальчиков, классы ежедневно посещало более 70 нижних чинов. В то время внутренняя организация школы была уже на гораздо высшей степени чем прежде. Учителя каждую неделю доставляли г.г. полковым штабам отчет о своих занятиях и об успехах учеников. Об учившихся в Академии равномерно отдавался отчет, и кроме того по нескольку раз в год доставлялись сделанные солдатскими детьми чертежи и рисунки[15]. При Императрице Екатерине II, когда командовали полком майоры: гр. Брюс, Кашкин и кн. Долгоруков, был самый блестящий период существования школы. В 1762 г. она разделена на три отделения, названныя: 1) школою солдатских сыновей, 2) общею полковою школою и 3) арифметическою школою. В последней исключительно преподавались математическия и военныя науки: алгебра, геометрия, тригонометрия, съемка планов, артиллерия и фортификация[16]. В 1773 г. к этим предметам присоединились еще история и география[17]. При таком распространении курса, издержки, на содержание школы хотя и были весьма значительны, однако все делались из экономических доходов полка. Оне увеличились еще более, когда командир полка, майор Левашев, предписал производить всем солдатским сыновьям, обучавшимся в школе, сверх получаемаго ими содержания, по 1 рублю в треть из доходов с бань. Расходы несколько сокращались только тем, что все предметы, за исключением иностранных языков, преподаваемы были чинами полка, занимавшими хозяйственныя должности, как-то: казначеем, квартермистром, и 10-ю унтер-офицерами из дворян, получившими хорошее домашнее образование.
Преобразование школы в 1789 году.
К концу царствования Екатерины II начальство полка убедилось, что развитие курса полковой школы приносило несомненную пользу только тем, кто учился в ней, но собственно для полка было весьма невыгодно. Не было месяца, в который бы несколько человек, продолжавших курс в Академии и Университете не оставляли полк, или потому что поступали на службу в другия ведомства, или потому, что в качестве художников были причисляемы к Академии. Дабы прекратить потерю таких солдатских детей, которыя подавали надежды быть со временем полезными полку, командир полка, майор Римский-Корсаков, в 1789 г. приступил к преобразованию школы. В следствие составленнаго им и утвержденнаго тогдашним начальником полка, гр. Салтыковым, проэкта, три отделения полковой школы соединены вместе; все науки, преподававшияся дотоле в арифметической школе, исключены совсем из курса; наконец, в школу велено принимать одних малолетних. Чрез это преобразование деятельность школы ограничилась, но за то получила направление, более сообразное с ея назначением.
В заключение остается заметить, что солдатские сыновья, которые оказывались вовсе неспособными к изучению грамоты, поступали на службу — одни в извощики, другие в барабанщики, и числились сверх комплекта. Это значительно облегчало некоторыя части полковаго управления. Так наприм. в 1745 г. полк имел при подъемной части своей, кроме положенной штатами прислуги, более 40 человек сверх-комплектных, содержание которых ему почти ничего не стоило[18]. Не раньше как со вступлением в командование полком Соковнина такие сверх-комплектные стали получать из экономической суммы по 3 р., а в последствии и месячный провиант[19].
Призрение отставных.
Мы имели уже случай сказать, что в первую половину прошедшаго столетия сроков для службы нижних чинов положено не было. Каждый солдат оставался в ней до глубокой старости, или покуда позволяло здоровье. Если он не был в состоянии нести фронтовыя обязанности по преклонности лет, или по болезни, то подавал прошение о перечислении его в отставные. Это перечисление не было совершенным увольнением от службы, потому что отставные составляли особенную часть полка, которая несла службу не общую, а сообразную с физическими силами их. При Петре Великом такие нижние чины отправляемы были в монастыри, где получали содержание до самой смерти, что называлось тогда: быть уволену на монастырское содержание. Но правом этим пользовался не всякий, а только признанные совершенно неспособными ко всякой службе. Для других, малоспособных, учрежден был в Москве особый баталион, называвшийся Московским гвардейским баталионом. Сверх того существовало еще третье подразделение отставных, к которому принадлежали люди, немогшие нести только видной, строевой службы. Для таких, еще в 1703 г., учреждена была в Москве же Отставная Семеновская рота. Так как при Екатерине I и Петре II многие из чинов полка достигли уже преклонных лет, а другие под старость чаще и сильнее стали чувствовать следствия полученных в молодости ран, то начальство полка сочло полезным ходатайствовать об увольнении неспособных. В следствие этого князь Голицын писал командиру полка: «По докладу нашему и по имянному Ея Императорскаго Величества Указу повелено: Лейб-Гвардии Семеновскаго полка из обер и унтер-офицеров, капралов и рядовых, из неспособных, за старостями и прочими болезнями быть во всякой службе, выпустить: кто свое пропитание имеет с награждением рангов, с указами отпустить в их домы вовсе; а не имеющих пропитания — для определения в Московский ЛейбГвардии баталион.» Это было первое, общее и официальное разрешение отставок, потому что увольнение в монастыри и другия места, бывшее в употреблении прежде, происходило большею частию по одиначке и негласно. Более 400 челов., подошедших под новое положение, представлено было Императрице; при чем Ея Величество лично распределила кому быть в баталионе, кому — в отставной роте; удостоила всех увольняемых особенной благодарности за службу, которую несли они при Великом Ея Супруге, и пожаловала каждому денежную награду. Петр II повторил сделанное Екатериною I, приказав произвести в полку строгий осмотр и переписать всех старых, больных и раненых. От этого в отставной Семеновской роте, обыкновенно состоявшей из 80 или 100 человек, в 1728 г. было 250.
Каждый из чинов отставной роты сохранял получаемое им содержание. Оно производилось сначала из Преображенскаго Приказа, а потом — из остаточных сумм полка. Рота размещалась по квартирам в слободе, и, состоя под наблюдением командира полковой московской команды, вверялась начальству одного из престарелых офицеров, преимущественно такому, который не имел никаких, средств к содержанию себя вне службы. Обязанности отставной роты были: соблюдение порядка в слободе, содержание караула при полковых постройках и церкви, наблюдение за бывшими в Москве отпускными нижними чинами полка, и наконец надзор за собственными домами полковых штаб-офицеров и за отписными дворами[20]. Этим объясняется, почему только весьма не многие солдаты отставной роты жили на отведенных им квартирах; остальные помещались обыкновенно в местах, при которых исполняли должности: одни — при церкви, другие — на полковом дворе, третьи — в домах штаб-офицеров[21]. В 1732 г. перечисление в отставную роту подчинено было некоторым правилам. Полковой доктор, вместе с одним из прапорщиков, по назначению г.г. полковых штабов, ежемесячно объезжал госпитали, в которых пользовались нижние чины полка. Потом, по взаимному соглашению, эти два лица составляли общий список всем признаваемым неспособными, к которому еще присоединялись представления сделанныя от рот, и наконец все это поступало на утверждение начальствовавшаго полком[22]. Усиленное увольнение людей в отставные при Екатерине I, было причиною, что в царствование Анны Иоанновны неспособных в полку находили весьма не много. В отставной роте постоянно было несколько вакансий, что со временем дало возможность совершенно прекратить перечисление в монастыри (Приложение 63). Таким образом с 1736 г. уже все неспособные нижние чины поступали исключительно в Семеновскую отставную роту. Но это продолжалось весьма короткое время. При Елисавете Петровне опять стали определять в монастыри, и опять оказался недостаток в людях для тех должностей, которыя возлагались на отставную роту. Это особенно относится к концу 50-х годов, когда отставные полка успели уже заслужить общее доверие, и их начали требовать в разныя присутственныя места, сторожами в приходския церкви, досмотрщиками в таможни и проч. В последствии, когда разрешено было выслуживших срок дворян увольнять в отставку, не только отставная рота, но и московский гвардейский баталион терпели еще больший, нежели прежде, недостаток в людях. Последний имел 290 вакансий на долю Семеновскаго полка, а занято их было всего 87. Это было причиною, что в 1764 г. как баталион, так и рота были упразднены и в замен их, на основании Высочайше конфирмованнаго положения, учреждены инвалидныя роты в разных городах (Приложение 64). Хотя для гвардии назначен был город Муром, однако многие из отставных Семеновскаго полка, с самаго же начала уволены были в места ближайшия к их родинам. С тех пор определение на монастырское содержание было прекращено навсегда (Приложение 65); но как для Семеновских отставных в Муромской команде назначено было только 52 вакансии, то Императрица повелела начальству полка строго следить «чтобы каждый отставленный от полка шел на безнуждное прокормление и содержание.» Эта Высочайшая воля имела следствием распоряжение, выраженное в приказе по полку от 9 апреля 1771 года, следующими словами: «Если кто из отставных пожелает на свое пропитание, то отставлять с тем, чтобы каждый объявил место, куда его взять желают, равно если к кому из помещиков сам идти захочет, и тот его взять захочет, отдавать с тем только, чтобы принимающий дал росписку на основании закона, что в городе его держать не будет и всегда будет давать ему то содержание, на которое отставной идти пожелает.» Впрочем еще и ранее этого приказа, начальство полка постоянно заботилось о том, чтобы выходящие в отставку получали хорошия места и содержание. Учреждение казначейств в губерниях и уездах, в этом отношении, было весьма благоприятно: в 1776 г. поступило в полк до ста требований на места присяжных, и каждый из ротных командиров ходатайствовал о принятии отставных его роты. Кроме того, те из увольняемых, которые не могли попасть в комплект Муромской роты и не поступали в присутственныя места, получали в потомственное владение земли на Волге и в других местах южных губерний. На берегах Волги ежегодно заселялись отставными целыя колонии; партии, отправляемыя туда из полка, простирались до 50 чел. и более; а в 1774 г. отправились в Саратов две партии, каждая в 150 чел.[23].
Сказанным не ограничивалась отеческая заботливость правительства об отставных. Дела полковаго архива удостоверяют, что со вступления на престол Екатерины II, чины полка, особенно отличавшиеся усердием к службе, если оставляли ее по болезни, получали пенсию. В начале пенсия производилась из остающихся от неполнаго комплекта полковых сумм, а потом, на основании указа от 2 августа 1771 года, — из Кабинета Ея Величества[24]. Пользоваться ею имели право только совершенно увольняемые от службы, и следовательно не получавшие того содержания, которое шло перечисленным в Муромскую команду.
Этим заключаем описание неслужебнаго быта чинов полка и вместе внутренних его учреждений.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Приказы по полку 1750 года, книга № 1, втораго отделения.
[2] Входящия письма, за 1765 год.
[3] Многие быть может упрекнут офицеров в том, что им часто подтверждали не употреблять солдат для посылок и дел не относившихся к службе; но упрек этот будет несправедлив, потому что тогда большая часть распоряжений заключалась в подтверждениях, — нужны ли оне были, или нет. В статье о гарнизонной службе было сказано, что офицеры, против постановлений, получали иногда к квартирам своим караулы. Но надобно заметить, что это делалось вовсе не для того, чтобы наряженные в караул люди в чем либо помогали прислуге, но единственно по общей слабости того времени — придавать себе по возможности больше наружнаго почета и значения. Это направление проглядывает во многих произвольных обыкновениях тогдашней службы.
[4] Приказы по полку, за 1740 год.
[5] Приказы по полку, книга № 25; и входящия письма, книга № 169.
[6] Приказ по полку от 28 декабря 1743 года.
[7] Приказ по полку, от 13 января.
[8] Входящия письма, книга № 163.
[9] Их было: в 1742 г.— 574; в 1745 — 699; в 1754 — 753; в 1766 — 656; в 1788 — 433. В это число не входят те, семейства которых оставались на родине.
[10] Приказы по полку, книга № 21.
[11] В 1731 г. сиротские оклады равнялись: капральский 8 р. 19 коп., а племянничий — 5 р. 44 коп. Входящия письма, книга № 33.
[12] Входящия письма, 1776 г., книга № 470.
[13] Уроженец города Веймара, Готлиб Гульднер.
[14] Приказы по полку, книга № 2 втораго отделения, и входящия письма, книга № 224.
[15] Дела полковаго архива, книги №№ 232, 234 и 241.
[16] Приказы по полку, книга № 13 втораго отделения и входящия письма, книга № 304.
[17] С тех пор лучшие ученики полковой школы начали поступать: дворяне — в Благородную Университетскую Гимназию в Москве, а прочие — в тамошний Университет.
[18] Входящия письма, книга № 136.
[19] Из дел полковаго архива за 1737 год.
[20] Так назывались конфискованные в пользу полка домы и имения.
[21] Это доказывается рапортами которые командир отставной роты посылал в полковую канцелярию. В 1739 г. из числа 86 чел., бывших по списку, только 20 состояло на лицо, для караула.
[22] Приказы по полку, книга № 9.
[23] Приказы по полку, за 1773 и 1774 г.
[24] Исходящий журнал за 1774 год и приказы по полку 1771 года.
История лейб-гвардии Семёновского полка 1683-1854. Часть II. 1725-1796.
Публикуется по изданию: История лейб-гвардии Семеновского полка 1683-1854. Часть вторая. Составил Лейб-Гвардии Семеновского полка штабс-капитан Карцов. 1854. Оцифровка текста, html-вёрстка - Тимур Белов. Особая благодарность Максиму Борисову за предоставление книги. При использовании текста ссылка на эту страницу обязательна.