Биографии семеновцев

[К списку]


А.В. Суворов. Копия неизв. худ. с оригинала Дж. Аткинсона. ГИМ.
Александр Васильевич Суворов, князь Италийский, граф Рымникский (1730—1800), генералиссимус, фельдмаршал Австрийской армии, великий маршал войск Пьемонтских, граф Священной Римской империи, наследственный принц Сардинского королевского дома и кузен короля Сардинского, кавалер всех русских и многих иностранных орденов.

//Подробная биография Александра Васильевича Суворова, самого блистательного воспитанника лейб-гвардии Семеновского полка, занимает слишком много места и с историей полка связана весьма опосредствованно, несмотря на то что он числился в полковых списках на протяжении двенадцати лет.//

Из «Списка генералиссимуса, генерал-фельдмаршалов, гражданских чинов 1-го класса и министра, служивших и числившихся в лейб-гвардии Семеновском полку» (помещен в приложении к полковой истории):

«Поступил в л.-гв. Семеновский полк солдатом в 1742 году. Оставался в этом звании восемь лет, посещая в свободное от службы время классы шляхетского кадетского корпуса. В 1750 году произведен в капралы, в 1751-м — в каптенармусы, в 1752-м — в сержанты. В 1754 году произведен в офицеры с переводом в армию поручиком».

//В нашем издании мы ограничимся описанием «Семеновского» этапа биографии А.В. Суворова, причем взяв сведения из двух различных источников.//

По одним данным, Александр Васильевич начал здесь действительную службу в 1745 году:

«Около этого времени Василий Иванович Суворов снова поступил на службу генерал-берг-директориума прокурором, а его пятнадцатилетний сын начал рядовым действительную службу в строю гвардейского Семеновского полка.

Саша Суворов добился своего. Военное поприще открылось перед ним. Но прежде чем попасть в строй, он в присутствии искуснейших инженеров и артиллеристов своего времени блистательно выдержал экзамен по военным наукам и был одновременно с зачислением в строй зачислен и в сухопутный шляхетный корпус.

Таким образом, юноше Суворову приходилось сразу делать два дела. Он на самом деле тянул тяжелую солдатскую лямку и вместе с этим доканчивал свое образование...

Перед поступлением Саши в полк скончалась его матушка. С ее кончиной семья Суворовых, так сказать, распалась. Сестер Александра, Анну и Марию, взяли на попечение ближайшие родственники, отец всецело был поглощен своею службою, сын делил время между казармою, строевыми учениями, караулами и уроками в корпусе. Очень быстро при таких занятиях из него выработался лихой солдат.

В то самое время, когда других молодых дворян, служивших только по необходимости, или по прихоти, или ради быстрой карьеры, редко видали не только в казармах, но и в строю, Саша Суворов всегда был на своем месте, возбуждая своею ревностью к делу удивление не только своих начальников, но и товарищей-солдат...

Вот он, готовясь идти в караул, сидит в мрачной казарме и с необыкновенным старанием разбирает на части ружье, готовясь начать его чистку. Подходит солдат, сосед по шеренге.

— Охота вам, барин-батюшка, ручки портить, — говорит он юноше, — этакое грязное дело! Приказали бы, мигнули бы только: любой из нас за вашу милость все сделал бы.

Суворов с изумлением взглядывает на товарища-простолюдина.

— Как ты это говорить можешь? — даже с негодованием говорит он. — Ружье для солдата — жена, об нем, как о жене, солдат заботиться должен...

— Так-то оно так... Солдат действительно о ружье заботиться должен.

— Ну вот, видишь!.. А ты говоришь, чтобы я свое ружье другим отдал...

— Так ведь то солдат, то вы... Солдат со всем особая статья...

Суворов хмурится.

— А я-то, по-твоему, кто? Не солдат разве?

— Нет... Какой же вы солдат... У вас «белая кость»... Вы барин...

— Неладно ты говоришь и думаешь, — укоризненно качает головой Александр Васильевич, — у отца моего в поместье я барин, а в казарме я такой же солдат, как и все... Понял, родимый? Что вы, то и я — одно и то же...

Солдат недоумевает. В его понятии никак не может сложиться представление о барине, богатом и знатном, сыне генерала, несущем тяготы солдатской жизни и отказывающемся даже от малейшей помощи в деле грязном и, по понятиям солдат, совсем не барском...

— Чудно вы говорите, Александр Васильевич, — качает он головой, — по-вашему, выходит, будто и их высокородия господа офицеры не баре, а солдаты...

— Конечно же солдаты! — убежденно восклицает Суворов. — И простой рядовой, и фельдмаршал! Христолюбивые воины, защитники православной веры, престола и отечества!..

— Будто и разницы меж ними нет?

— Разница есть... Как не быть между ними разницы? Солдат делает свое дело, генерал или фельдмаршал свое... Солдату рядовому тяжела служба по-своему, генералу по-своему. Приказывать да распоряжаться будет, пожалуй, труднее, чем исполнять приказания...

Беседу прерывает дворянчик, товарищ Александра Васильевича, такой же рядовой, как и он.

— Суворов, брось пачкотню свою! — кричит он юноше. — Брось скорей! Пойдем веселиться...

Около дворян-солдат уже толпа солдат-простолюдинов. Они напряженно ждут ответа Александра Васильевича.

— Ну, идем же скорей! — настаивает не терпеливо дворянчик.

— И рад бы, друг мой, да не могу! — улыбаясь, отвечает Суворов.

— Чего ради не можешь? Какой ты, право! Другому кому свою компанию обещал?

— Нет, никому не обещал.

— Так чего же?

— В караул наружный назначен сегодня, в ночную смену... С полуночи заступить должен...

Дворянчик делает при таком ответе изумленное лицо, по рядам солдат-простолюдинов пробегает шепот восхищения.

— Ты сегодня пойдешь в караул в ночную смену? — удивляется дворянский недоросль. — Да ты что, в своем ли уме? Посмотри, какая вьюга... Так и метет... И теперь уже ни зги не видно...

— Что же делать-то? Не моя воля: начальство назначило!..

— Найми за себя кого-нибудь из них, — кивает собеседник на солдат.

— Не могу я этого сделать... Как поступал я в полк, дал присягу все обязанности солдата выполнять... Так и поступаю, потому что я солдат, такой же, как и все они...

Дворянчик досадливо машет рукой и отходит. И ему, так же как и простым солдатам, непонятна эта ревность к тяжелой строевой службе.

Зато простые солдаты в восторге. Таких, как этот их товарищ-дворянин, никто еще никогда в полках не видал. Солдату-дворянину нанять за себя заместителя в караул считалось в то время обычным делом. Александр Васильевич никогда не позволял себе этого. Какая бы ни была погода — стужа ли, ливень ли, зной ли, — он становился на часы и простаивал всю смену с начала до конца.

Семеновцы гордились и хвастались своим чудным барином перед солдатами других полков. Популярность его в гвардии росла не по дням, а по часам. Начальство ставило Суворова в пример всем другим рядовым-дворянам, но все-таки Александру Васильевичу целых четыре года пришлось ждать первого повышения в чине...

Эти четыре года, да и потом, вплоть до производства в офицеры, Александра Васильевича нигде не видали в обществе. Он не водил ни с кем никакой компании, хоть на это у него могло быть время. От солдат-простолюдинов Суворов отличался только тем, что жил не в казармах, а на вольной квартире. Но его жизнь была — в полном смысле этого слова — жизнью затворника. Его видели только в корпусе, в казармах и на плацу во время строевых учений. Дома же он все свободное время проводил за книгами, не довольствуясь уроками в корпусе и расширяя чтением круг своих знаний.

— Совсем изводит себя Александр Васильевич науками, — жаловался находившийся при юноше Степан его отцу.

Тот на первых порах, получая такие сообщения дядьки, предлагал Александру Васильевичу похлопотать за него, но юноша упорно отказывался от всякой протекции.

— Только самому себе хочу я, батюшка, быть обязанным своею карьерою! — говорил он Василию Ивановичу при редких личных встречах.

Кончилось все это тем, что Суворов-отец уступил сыну и не пытался более хлопотать за него.

Редко видясь с отцом, Александр Васильевич вел с ним переписку. Но содержание писем было очень своеобразно. Виден уже будущий Суворов, умевший двумя-тремя словами передавать то, что у другого заняло бы целые страницы.

Вот, например, одно из писем юного Суворова к отцу:

«Любезный батюшка! Я здоров, служу, учусь. Александр Суворов».

И только... Между тем здесь, в трех словах, сказано все, что касалось житья-бытья Александра Васильевича... Вырабатывались сама собою та лаконичность, тот своеобразный «суворовский штиль», который сослужил ему потом огромную службу...

Так в строевых учениях, караулах, постоянных занятиях прошло с небольшим четыре года. Александр Васильевич оставался по-прежнему рядовым, а многие его товарищи, поступившие с ним в одно время на службу, были уже капралами, подпрапорщиками, сержантами. Суворова будто забыли в строю, но никто никогда не слыхал, чтобы он жаловался или роптал...

В один летний день назначен был от Семеновского полка караул в Петергоф, летнюю резиденцию императрицы Елизаветы Петровны. По воле случая в карауле был и Суворов, и ему пришлось стоять «на часах» у Монплезира. Томительно долго тянется в зной скучная смена, но молодой солдат не замечал скуки. По своему обыкновению, отбывая свои «часы», он припоминал и повторял устав караульной службы; мозг был занят, и время летело незаметно.

Зной начал спадать, день клонился к вечеру, скоро должна явиться смена.

Вдруг Суворов услыхал женские голоса, и как раз к нему из-за поворота аллеи вышли две дамы.

В одной из них Александр Васильевич узнал императрицу.

Лихо, с полным соблюдением всех предписываемых воинским артикулом того времени правил он вскинул ружье на караул, и эта лихость вместе с замечательной воинской выправкой обратили на него внимание государыни.

Она подошла к часовому и, глядя на него своими проницательными глазами, по привычке несколько отрывисто спросила:

— Как зовут?

— Вашего императорского величества Семеновского полка рядовой Александр Суворов! — ответил лихой солдат.

Государыня опять пристально взглянула на него.

— Однофамилец или родственник генерала Суворова? — спросила она.

— Родной сын его, ваше императорское величество.

— Вот как? — удивилась Елизавета Петровна. — Мне твой отец ничего о тебе не говорил... Это странно! Давно служишь?

— Четыре года в полку уже, ваше императорское величество.

— Рядовым?

— Так точно, ваше императорское величество!

Елизавета Петровна на мгновение задумалась.

— Твой отец мой верный слуга, — произнесла она, — вижу, что и ты выйдешь в него. Старайся, служи, я же тебя не забуду.

— Рад стараться, ваше императорское величество! — бойко ответил Суворов.

Императрица оглядела его с головы до ног. Бойкие ответы, лихая выправка, знание артикула произвели на нее хорошее впечатление. Ей захотелось чем-нибудь наградить сейчас же этого так понравившегося ей солдата. Она достала серебряный рубль и протянула его словно застывшему в своей позе Суворову.

— Вот тебе от меня! — милостиво сказала она при этом. Суворов остался неподвижным.

— Бери же! — с раздражением в голосе, несколько нахмурившись, приказала императрица.

— Не имею права, всемилостивейшая государыня, — почтительно, но твердо ответил Александр Васильевич, — караульный устав строжайше воспрещает солдату, стоящему на «часах», брать деньги.

Лицо императрицы прояснилось, на губах заиграла милостивая улыбка.

— Так! Молодец! Лихой солдат! Твердо службу знаешь! Хвалю! — промолвила она и потрепала молодого Суворова по щеке. — Но дабы тебе не быть из-за устава в изъяне, я этот рубль положу на землю. Ты его возьмешь, когда устав не будет препятствовать тому. Теперь же прощай, служи верою и правдою, старайся, будь достоин отца.

Государыня протянула Суворову для целования руку, положила крестовик на землю около часового, и затем она и сопровождавшая ее придворная дама удалились.

Когда пришла смена, Суворов, сдав караул своему заместителю, стал на колени, поднял оставленный государыней крестовик, поцеловал его и спрятал на своей груди.

Много-много лет спустя, уже стариком, с гордостью вспоминал Суворов, как он получил «из высочайших ручек» свою первую награду за то, что был «лихой солдат»...

Этот случай на впечатлительную Елизавету Петровну произвел свое действие. Она заинтересовалась солдатом Суворовым и приказала немедленно явиться к себе командиру Семеновского полка.

От него она узнала все подробности о жизни молодого человека и была очень удивлена, когда услыхала, что молодой дворянин ведет уединенную жизнь, нигде не появляется, постоянно сидит за книгами и вообще никогда ни с кем не водит никакой компании.

— Удивительное дело! — восклицала она. — Я только и слышу одни жалобы на моих гвардейцев, будто бесчинствуют они чересчур, а тут выходит, что достойный и за благочиние остается без награды.

Она приказала произвести Суворова в капралы не в очередь и, узнав, что он владеет иностранными языками, повелела командиру иметь его всегда в виду.

Конечно, приказание императрицы было исполнено. На другой же день командир полка, призвав к себе усердного солдата, расхвалил его и поздравил с монаршей милостью — производством в первый солдатский чин. Спустя два с половиной года Александр Васильевич был произведен в подпрапорщики и потом в сержанты. Начальство не забыло повеления государыни «иметь всегда в виду» усердного солдата. Сержант Суворов, как владеющий иностранными языками, не раз был отправляем в заграничные командировки в Польшу и Германию. Все поручения исполнял он с успехом, и ближайшее начальство всегда относилось к нему с похвалою.

Проходя службу в унтер-офицерских чинах, Суворов стал непосредственным начальником тех, кто до того были ближайшими его товарищами. Теперь уже у него явилась полная возможность на деле применять все, что дал ему тяжелый четырехлетний опыт.

Сам исправный по службе во всем до последней мелочи, он требовал точно такой же исправности и от своих подчиненных. Никому из них по службе он не давал ни малейшего послабления. Рядовые из дворян и рядовые-простолюдины — все были равны для него: и с тех и с других он требовал одинакового выполнения всех служебных обязанностей. Нельзя сказать, чтобы солдаты-дворянчики были этим довольны, зато простые солдаты чуть не боготворили своего ближайшего начальника, несмотря на то что он был к ним неумолимо строг.

— Нельзя иначе! — рассуждали они. — Он и вправду говорит, что «дружба дружбой, служба службой».

В то время эта пословица была любимой у Александра Васильевича, и он сам первый неуклонно следовал ей.

Вне службы не было у солдат лучшего друга, чем Суворов. Он делился с ними остатками своего скудного содержания, которое получал от отца на свои нужды; являясь в свободное время в казармы, Суворов читал солдатам книги, рассказывал им о подвигах знаменитых полководцев, писал для них письма в деревни, но, когда начиналось учение, он превращался в самого требовательного начальника.

— Не могу ничего сделать! — объяснял он, когда провинившиеся по службе упрашивали его сложить с них наложенное уже наказание. — На службе я не Александр Суворов, а ее императорского величества Семеновского полка капрал; вина же ваша не против Суворова, а против уставов, которые всякий выполнять обязан!

Так шло время вплоть до тех пор, пока молодой Суворов не был выпущен в 1754 году поручиком в Ингерманландский пехотный полк. Шел ему тогда уже двадцать пятый год...

Он получил только еще первый офицерский чин, а многие его одногодки были уже генералами... Так, Румянцев, впоследствии его начальник, был генерал-майором двадцати двух лет от роду, Н.И. Салтыков стал генералом на двадцать пятом году, но Суворов никому из этих любимцев счастья не завидовал...

— Ничего, батюшка, не печалуйтесь, — говаривал он отцу, когда тот указывал ему на примеры Румянцева и Салтыкова, — придет время, я через всех их перепрыгну!..

И действительно: пришло время, когда он исполнил это свое обещание...»

А.И. Красницкий. Русский Чудо-Вождь. Граф Суворов-Рымникский, князь Италийский, его жизнь и подвиги. СПб., 1900.


По другим данным, срок «пребывания дома для обучения указанным наукам» Суворову был продлен до 1 января 1748 года. В 1747 году, то есть оставаясь дома, он был произведен в капралы, после чего и прибыл в полк, где был прикомандирован к 3-й роте.

«Положение тогдашних гвардейцев-солдат из дворян и в полку, и в обществе мало чем отличалось от офицерского. «Солдатская лямка» оказалась для Суворова не тяжелой, тем более что в год его поступления в полк семеновцы были заняты обустраиванием Семеновской слободы: учений было мало, а от работ Суворов, как дворянин, был избавлен.

В полку Суворов, видимо, был на хорошем счету: он довольно быстро обогнал своих сверстников по поступлению. 22 декабря 1749 года он был произведен в подпрапорщики, 8 июня 1751 года — в сержанты. Вместе с тем ни одна командировка, более или менее почетная, не миновала его, вызывая частые переводы из одной роты в другую. Так, 7 мая 1748 года Суворов командирован в составе сводной команды Преображенского и Семеновского полков в Кронштадт для «провожания» корабля «Захарий и Елисавета», состоявшегося в высочайшем присутствии в весьма торжественной обстановке; 16 февраля 1749 года от командирован в состав «московской команды» полка, отправленной в первопрестольную по случаю «шествия» туда императрицы Елизаветы; в Петербурге 9 апреля того же года он был назначен бессменным ординарцем майора и кавалера Никиты Федоровича Соковнина, пользовавшегося большим влиянием в полку; 5 марта 1752 года был командирован с депешами в Берлин и Вену; вернувшись в последних числах октября, он отбыл почти тотчас же с 1-м батальоном в Москву по случаю нового «шествия» туда императрицы и оставался там до самого производства в офицеры.

Мало привлекательного могла представить Суворову служба этих лет, сводившаяся к караулам и редким строевым учениям, лишенным к тому же всякого боевого характера: метания ружьем, хитрые построения, церемониальный марш. Неудивительно поэтому, что особого рвения к службе он не проявлял. Резко выделяясь среди сотоварищей своим замкнутым, скромным образом жизни, своими усидчивыми занятиями, он пользовался, однако, всеми привилегиями солдата-дворянина: жил не в казармах, а на квартире дяди, капитана Преображенского полка; имел при себе дворовых; при передвижениях полка, как, например, при командировке в Москву, совершал их не с полком походным порядком, а отдельно, на перекладных. В Москве, во время первой командировки, он устроился чуть не на постоянное дежурство в «Генеральной сухопутной гофшпитали», не сменяясь, вопреки правилам, по две и больше недель, а в последнее дежурство — даже восемь недель. Дежурства эти при тяжелой караульной службе, которую нес полк в Москве, являлись отдыхом. Во вторую же московскую командировку Суворов значится в приказе по полку в числе провинившихся: сказался больным, чтобы избежать наряда. Характерно также, что Суворов воспользовался своим правом (как дворянин) обойти хозяйственные должности каптенармуса и фурьера; очевидно, в Суворове-солдате не было еще того стремления близости к солдату, проникновению в его быт, которым отмечен Суворов-фельдмаршал, иначе он не отказался бы от должностей, дающих такую широкую возможность много видеть, много узнать в области солдатского обихода.

Производство в офицеры было несколько задержано общим застоем в производстве: иные солдаты из дворян по 11 лет дожидались офицерского патента. Суворов был выпущен 25 апреля 1754 года в полевые полки поручиком. 3 мая его производство отдано было в приказе по московской команде, а 10 мая того же года определением Военной коллегии Суворов был назначен в Ингерманландский пехотный полк».

Русский биографический словарь. СПб., 1912.

//Сведения словаря представляются более убедительными. Разумеется, все вышеизложенное никоим образом не умаляет величия прославленного русского полководца.//

Комментарии А.Ю. Бондаренко.